В мегаполисах время летит вперед, всегда прямо, всегда по кратчайшей траектории. Чуть в стороне от больших городов время начинает двигаться по восходящей спирали: каждый ее виток хоть немного, но отличается от прежнего. Но есть такие места, где время замкнулось в круг. День сменяется ночью, а ночь снова днем – таким же, как предыдущий.
Древняя «буханка» трясется по заснеженному перевалу где-то в горах Западной Монголии. На приборной доске половина приборов давно вылетела и заткнута чем придется, другая не показывает вообще ничего. Среди бесполезных циферблатов – выцветшие наклейки с мультяшными героями. Водитель – пожилой казах – несмотря на ухабы, ловко достает сигарету и закуривает. Каждый раз, когда ради затяжки он отрывает руки от руля, прощаешься с жизнью. Лысая летняя резина еле цепляется за дорогу, водитель щурится, глядя на свежевыпавший снег. Впереди сплошное белое месиво. Позади метель слизывает наши следы.
У жителей Аяк-Иссыка большие стада кашемировых коз, это основной источник заработка. Козью шерсть местные жители сдают за приличные деньги.
Внезапно машина утыкается в сугроб и глохнет.
– Бензина нет. Кончился, – бросает водитель через плечо.
Я оглядываюсь вокруг. Горы, метель, дорога, по которой машины ездят раз в сто лет, и быстро сгущающиеся сумерки.
– А сколько до поселка? – спрашиваю водителя.
– Километра два.
– Это же совсем мало! Даже по снегу можно дойти.
– Можно. Только тут волки. Недавно несколько овец задрали…
Заглохшая машина начинает быстро замерзать, по стеклам ползет иней. Водитель выбирается из кабины и начинает копаться под брюхом «буханки». Сливает откуда-то стакан бензина, бережно заливает его в бак. Машина взвизгивает и заводится. Бензин теперь закончится ровно при въезде в поселок.
На пологом склоне горы, заваленные снегом, притулились несколько домиков, приземистых, с плоскими крышами. Рядом с каждым домом такой же хлев и загон для скота. С точки зрения официальной топографии этого места не существует, и названия ему нет. Но немногочисленные местные называют его Аяк-Иссык – в переводе с казахского «нижняя дверь»: единственная дорога в Китай проходит как раз здесь, через этот перевал.
Наш приезд – как брошенный в тихий пруд камень. Нас пригласили в самый большой дом, посадили у печи и начали рассматривать. Не очень опрятный с виду дом оказался идеально выметен внутри. Земляной пол застелен пестрым линолеумом, несколько железных кроватей аккуратно заправлены цветастыми покрывалами, на каждой кровати в изголовье лежит стопка разноцветных подушек. Небольшие окна закрыты пленкой в один слой: от двух слоев и без того темный дом станет еще темнее, а довезти до Аяк-Иссыка стекла в целости можно разве что на вертолете.
Пока мы рассматриваем хозяев, они присматриваются к нам. Их интересует все – наша одежда, обувь, камера. Когда моя спутница начала менять контактные линзы, казахи попросили посмотреть и долго рассматривали линзу.
Наши скромные дары – несколько банок тушенки, крупы, сахарный песок и батон хлеба – хозяйка без особого интереса убирает в шкаф. Интерес вызвал только замороженный пакет ананасового сока, который дети тут же поставили к печке отогреваться. Из того же шкафа хозяйка выставляет на стол миски с местной едой. Сладкий творог, засушенный до каменного состояния, тоже твердый кисло-сладкий сыр хурут, а также баурсаки – сваренные в жиру кусочки пресного теста. Вот и все вкусности к чаю. Те же самые плошки хозяйка выставит на завтрак, обед и ужин.
…Спокойная жизнь монгольских казахов возвращается на свою круговую орбиту. После неспешного подъема и завтрака жители выгоняют скот в горы. Местные держат несколько баранов для мяса, коров и яков – для молока. Но основная скотина – козы, которых казахи стригут на кашемир. Одна коза дает килограмм шерсти, который можно продать за неплохие, даже по городским меркам, деньги. Так что коз здесь берегут, и если одна из них сломает ногу, то переедет из холодного хлева в хозяйский дом.
А дальше – мужчины пьют бесконечный чай с баурсаками и творогом, женщины таскают дрова, мешками носят с улицы в дом снег и перетапливают его в воду, топят печь, убираются и нянчат детей. Каждый день как прежний. Всю информацию о жизни жители Аяк-Иссыка получают до двенадцати лет, а дальше просто живут. У них нет книг и телевидения. Местные дети не умеют считать и не знают, сколько им лет. Единственная тоненькая ниточка, которая связывает их с внешним миром, – ярко-малиновое радио, которое ловит Китай, Монголию и Россию. Но почти все жители Аяк-Иссыка не знают этих языков и ждут девяти вечера, когда радио заговорит по-казахски. Час новостей, которые практически никогда не дослушивают до конца.
За домами аккуратно сложены разобранные юрты. Летом местные жители соберут все свои немногочисленные вещи и отправятся на летние пастбища. На лето дома останутся брошенными, даже двери запирать здесь не принято. Но до лета еще очень далеко, а зимы здесь такие, что готовиться надо заранее. У каждого дома высокая поленница, отдельными кучками лежит запас кизяка. В сараях хранится запас мяса, масла, соли и патронов на несколько месяцев. Все, чтобы пережить холодную снежную зиму.
Меланхоличные старики, усталые женщины и веселые дети в потрепанных одежках. Эти люди живут простой, бесхитростной жизнью. Скудная еда и монотонность уклада помогают им справиться со снежным безмолвием. И если вдруг на земле случится ядерная зима, то жители больших городов ее не переживут – в отличие от монгольских казахов из Аяк-Иссыка.