Это был мой дебют в качестве гида-сопровождающего туристской группы, путешествующей на теплоходе из Москвы в Санкт-Петербург. Мне выделили китайскую группу и китайского переводчика. Вернее, переводчицу. Ее звали Ю, для своих – Юля.
Мы стояли посреди городской площади. «Какой это лес?» – спросила меня Ю. «Где лес?» – удивилась я. «Вон там», – и она указала на одинокий каштан в отдалении. Так стало понятно, что с переводчиком я попала. Оказалось, что китайские турфирмы, стараясь всячески удешевить туры для своих соотечественников, не прибегают к помощи профессиональных переводчиков, а нанимают мигрантов, проживающих в России, или, как в моем случае, студентов из Китая, обучающихся в российских вузах. В результате качество турпродукта априори получается низким, и весь тур превращается скорее в курьез, чем в познание истории и культуры России.
Ю сообщила мне, что она уже три года учится в России, но, честно говоря, я засомневалась. Ее русский едва можно было понять: она глотала звуки и окончания, почти не склоняла слова. Но больше всего меня тревожил очень скромный словарный запас переводчицы.
Первым делом мы уселись переводить меню для туристов – так называемую «выборку», позволяющую из трех блюд выбрать желаемое. Но первое же блюдо застопорило нашу работу. «Припущенные баклажаны» вызвали у Ю гомерический хохот. «Баклажаны!» – минут двадцать веселилась она.
На помощь мне пришло приложение с онлайн-переводчиком. Наверное, у меня получилось нечто из разряда тайского меню, которое так развлекает нас в соцсетях. Потому что Ю еще полчаса давилась смехом, читая мой перевод. Затем имя официантки – Элла – вызвало у нее ступор. На помощь мне пришла аналогия с Эллой Фитцджеральд, которую я нашла в интернете, чтобы дать Юле представление о написании слова. Как потом выяснилось, именно Элла Фитцджеральд обслуживала столики китайских туристов. Ю просто не стала отрезать фамилию от имени Элла.
Но самое сложное началось на экскурсиях. Гид города Углича впервые имела дело с китайской группой, однако на мою просьбу рассказать им максимально просто – как для детей – отреагировала обиженно. Дескать, не первый год в деле – не надо меня учить. Так я начала осваивать еще один навык: перевод с русского на русский.
Войдя в храм Димитрия на крови, экскурсовод ткнула указкой в пол и изрекла: сделан из чугуна, под ним проложены коммуникации для печного обогрева. Ю испуганно взглянула на меня: существительное «чугун» и прилагательное «печной» ей были незнакомы. «Пол сделан из очень прочный металл. Перед вами вариант древний теплый пол. Под ним лежат трубы, по которым идет тепло. А металл долго горячий», – как и Ю, я старалась не склонять для нее слова, чтобы та могла их понять. Ю радостно кивнула и зажурчала переводом.
Экскурсовод тем временем подвела группу к фреске с убийством Димитрия и включила привычный баян: «Перед вами фреска с убийством младшего сына Ивана Грозного (об Иване Грозном ранее ею не было сказано ни слова). Вот он убит, вот к нему кинулась Мария Нагая. Вот звонарь ударил в колокол. Вот угличане настигли убийц и закидали их камнями». Китайцы задумчиво следили за перемещением ее указки по рисунку и вопросительно поглядывали на Ю. Она неуверенно начала перевод, и тут же посыпались вопросы туристов: «Почему няня мальчика была голой?», «Кто эти люди с камнями?» Нет, Мария Нагая – не няня, а мама, и она не голая, просто фамилия такая. А угличане – это жители города Углича. Ю жестом дала группе понять, чтобы они забыли обо всем, рассказанном ею прежде. Теперь она им озвучила новую версию последствий убийства царевича. Какую – об этом мы с гидом так никогда и не узнаем.
«Фреска «Вознесение Господне» Тимофея Медведева…» – тем временем вела свое повествование гид. Туристы оказались политически подкованы и чрезвычайно оживились, узнав, что автор фрески – Медведев. Тут же раздалась серия щелчков фотоаппарата. «Юля, скажи им, что это не наш премьер-министр, а другой Медведев, он жил в XIX веке», – решила я снизить градус ажиотажа вокруг фрески. «Они родственники?» – тут же поинтересовались туристы. Но узнав, что Медведев – распространенная в России фамилия, потеряли к фреске всякий интерес.
Чтобы прекратить дальнейшие мучения Ю, я резко прервала гида: «Пожалуйста, не надо больше рассказывать про то, о чем и русские не знают. Дайте им общую, понятную даже детям информацию». «Про Рафаэля можно?» – вдруг спросила экскурсовод. Ю кивком дала понять: жги про Рафаэля. «Тимофей Медведев здесь подражает Рафаэлю, картины которого висят в Италии, в Риме», – радостно сообщила гид. А Ю, в очередной раз обрезав имя автора фрески, вероятно, сообщила китайцам, что Медведев подобен Рафаэлю.
Наконец первая экскурсия круиза завершилась. Гид с явным облегчением попрощалась с нами, а группа в замешательстве стояла на месте, задумчиво поглядывая в мою сторону. Оказалось, у них остались вопросы: почему храм Димитрия называется «на крови», и если здесь жили цари, то где их дворец? Так, закончив одну экскурсию, мы отправились вторым кругом по тем же местам, чтобы уже без говорливого экскурсовода понять суть происходивших в Угличе событий.
Надо сказать, что уроженцы Китая в первую очередь ценили подлинные древности. Они всегда интересовались годом возведения памятника архитектуры или временем написания иконы, их волновало – действует ли эта древняя церковь до сих пор или в ней музей, часто спрашивали о судьбе памятника в советское время – особенно в эпоху сталинизма. Поэтому самым главным разочарованием маршрута неожиданно стали Кижи. Я долго предвосхищала события, подогревая их интерес к уникальному шедевру деревянного зодчества. Говорила о том, как нам повезет, если своенравное Онежское озеро позволит нам подойти к острову, на котором стоит деревянное чудо – древний храм с 22 главками.
Еще на подходе к Кижам до нас донеслись звуки плотницких работ. Оказалось, что в ходе реставрации почти полностью был разобран венец Преображенской церкви. На некоторых ярусах уже желтели свежими бревнами восстановленные кокошники. Китайские туристы скептически посматривали на постройку.
«Это государство строит?» – таким был первый вопрос. «С 1980-х годов в этом храме ведутся реставрационные работы», – пояснила местный экскурсовод. «То есть этому храму 37 лет?» – прилетело следующее уточнение. «Конечно, нет. Это храм 1714 года». «Не может быть. В нем свежие деревья», – указали на очевидное китайские туристы. «Из трех тысяч бревен в ходе реставрации была заменена всего одна тысяча», – рассказала гид. После этих слов даже у Ю в интонации появилось разочарование. «Что стояло на этом месте раньше?» – спросили туристы. «Тоже храм, но он сгорел от молнии. На его фундаменте поставили этот храм». «А почему не восстановили прежний?» – удивились китайцы. «Потому что в XVI веке здесь был построен этот», – чувствуя недопонимание, с опаской косилась на меня гид. «А когда храм достроят?» – продолжались вопросы. «Реставрация кровли должна закончиться через три года», – экскурсовод уже начала побаиваться ляпнуть нечто дискредитирующее кижское деревянное зодчество. И решила увести группу к церкви воскрешения Лазаря. «XVI век. Самое старое деревянное строение в России», – торжествующе объявила гид. Оценив позеленевшую и почерневшую древесину, китайцы удовлетворенно защелкали фотоаппаратами. Маленький храм им явно понравился больше, чем оставшийся в памяти «новоделом» Преображенский.
В последние дни круиза я решилась спросить, что понравилось больше всего. Лидером рейтинга стал Кирилло-Белозерский монастырь. Причин тому две. Первая: он каменный – не горел от молний, не перестраивался, а лишь с годами достраивался. Аутентичность в нем была идеально сохранена. Вторая: экскурсию проводила гид в возрасте 80 лет. Китайская группа откровенно любовалась ею и даже дружно с ней сфотографировалась на прощание. Благоговение перед пожилыми людьми у китайцев абсолютное.
Резюмируя нашу поездку, которая окончилась в Северной столице, один из китайских туристов сказал то, что после неказистого перевода Ю прозвучало примерно так: «Вся культура России очень молода, а история непонятна. Вроде бы у вас было всего две династии, но так все запутано… Понятно только одно: Петр Первый построил Санкт-Петербург».
Текст: Ксения Сапожникова