Полвека назад профессия геолога была в числе самых популярных и престижных, ее окутывал ореол романтики и приключений, о разведчиках недр снимали фильмы, им посвящали песни. Как сейчас работают геологи в Приморском крае – в нашем материале
Я с детства зачитывался романами Ивана Ефремова о геологах и грезил приключениями и дальними странствиями. Затем увлекся минералогией и коллекционированием окаменелостей и даже планировал поступить в геологический институт, но меня отговорили, пугая нерадужными перспективами на тот момент уже «мертвой» профессии. И действительно, интерес к геологии угас, а большинство людей считает, что она канула в небытие вместе с сопутствующей ей романтикой тех годов.
Неожиданно, спустя двадцать лет, моя детская мечта осуществилась. Меня, инженера-эколога, пригласили поработать геологом в специализированную партию Дальневосточного производственно-геологического объединения.
Компании требовались люди, умеющие работать в полевых условиях и способные переносить все трудности таежного быта. Нам предстояло доизучение Арминской площади, находящейся на территории сразу трех административных районов Приморского края – Красноармейского, Пожарского и Тернейского.
Рабочий сезон начинался в конце мая, а закончиться должен был в первых числах ноября.
Лагерь геологов
Из Владивостока дорога до лагеря заняла около двенадцати часов. Мы проехали примерно 500 километров по асфальту и еще 200 по грунтовым лесовозным дорогам.
Жилище геологов располагалось у урочища Золотое, там, где река Валинку (приток Арму) резко меняет направление и уносит свои воды на северо-восток.
Одновременно в лагере находилось от пяти до десяти человек. Пока одни работали в тайге, другие отдыхали и восстанавливали силы. Были и студенты, проходившие летнюю практику, которые тоже участвовали в сборе проб. Многие из них не выдерживали суровых условий работы в лесу и сбегали в первую же неделю. Зато те, кто оставался, постепенно закаляли характер и совершенствовали навыки работы в поле, беря пример со старших.
Глядя на нашу базу, создавалось ощущение, что ничего не поменялось за эти полвека. Брезентовые палатки, натянутые на каркас из срубленных веток. Тяжелые ватные спальники, быстро набирающие влагу. Резиновые сапоги, белые холщевые мешочки для проб, кровати, сложенные из досок и ящиков, печки-буржуйки, старые военные карты. Лишь электронные навигаторы да сотовые телефоны напоминали о времени, в котором мы живем.
Чего не скажешь о транспорте для заброски. На вооружении у нас стояли старые советские машины – ГАЗ-3308 «Садко», УАЗ-469 и УАЗ-452, в простонародье называемый «буханкой». Их проходимость нивелировалась постоянными поломками и отсутствием хоть какого-то комфорта во время езды.
Для начальника лагеря Анатолия Лызганова геология – не просто работа, а страсть и смысл жизни. Помимо научной работы у него была масса других обязанностей: обеспечение лагеря провиантом, необходимыми вещами и инструментами. Несмотря на уже немолодой возраст, он сам отправлялся на маршруты, уходя в одиночку в тайгу на несколько дней за пробами.
Работа на «донке»
Даже мне, опытному и подготовленному походнику, было непросто работать в условиях северной тайги. Середина лета, а температура падает ночью до нуля. Постоянные завалы деревьев, горельники, отсутствие троп и дорог, гнус, встречи с дикими животными… Все это в полной мере давало прочувствовать новичку все прелести таежной «романтики».
Мы работали на «донке» – самом тяжелом способе добычи материала. Нашей целью было собрать как можно больше проб для их отправки в специализированные лаборатории. Далее их сотрудники выясняют, какие вещества содержатся в материале, и на основе этого обновляют геологическую карту Приморья. А если повезет, могут обнаружить новые месторождения полезных ископаемых или даже драгоценных металлов.
Мне выдавалась карта с точками мест отбора проб на каждом притоке реки. Затем после согласования маршрута и определения сроков нахождения на нем начинался этап заброски по лесовозным дорогам на максимальную высоту. В среднем это занимало около трех часов, если, конечно, машина нигде не застревала и не ломалась. Когда на пути встречалась река и ее не удавалось форсировать, мы использовали лодки.
Дальше предстояло перевалить через водораздельный хребет, чтобы попасть в самые верхние притоки реки. С учетом множества завалов и бурелома каждые сто метров давались непросто, приходилось перелезать через огромные стволы деревьев или идти прямо по ним, рискуя упасть на острые ветки.
Зато подобные места являются излюбленной вотчиной кабарги – парнокопытного оленевидного животного, у самцов которого есть длинные изогнутые клыки. Здесь кабарга чувствует себя защищенной. Так, однажды я наткнулся на маленького кабаржонка, спокойно лежащего между стволами, пока его мама искала пропитание.
На реке начинался следующий этап работы – сбор проб на заранее заданных точках, отмеченных на карте и в навигаторе. Выкапываешь саперной лопаткой ямку глубиной около 20 см и пальцами ищешь суглинок, что-то среднее между глиной и землей. Иногда этот процесс затягивался: если не удавалось найти нужную субстанцию, приходилось делать по несколько ям в разных местах.
Особенно сложно приходилось в самых верховьях рек, где вода вытекала из хаотично наваленных валунов, покрытых мхами и лишайниками. За раз нужно было собрать около 400 граммов материала, который затем помещался в холщовый мешочек, а в маршрутную тетрадку заносились данные о дате, цвете, самом суглинке, окружающей местности и точных координатах пробы.
Идти вдоль реки было немного легче, чем по хребтам, но скорость все равно была небольшой из-за отсутствия троп, сильных зарослей шиповника, актинидии и смородины. Но больше всего доставал гнус. Без москитных сеток работать было невозможно, так как никакие репелленты не помогали и на протяжении всего маршрута над тобой постоянно висело жужжащее и безжалостно кусающее облако кровопийц, которые лишь во время дождя давали тебе небольшую передышку. Обедать и ужинать приходилось прямо в палатке, стараясь как можно реже выбираться наружу.
На маршруте необходимо было собрать около 20–30 проб, причем на каждом притоке реки по всей его длине. Немного облегчали задачу звериные тропы, идущие поодаль от водоема, благодаря которым удавалось за день собрать до 15 проб. Но при этом риск встретить диких животных возрастал. На одном из выбросов я столкнулся с медведицей и медвежатами, сидящими на дереве. Они, увидев меня, с ревом спешно ретировались в ближайшие кусты, а я остался стоять на месте еще несколько минут, выжидая полной тишины.
Как-то раз студенты, работавшие в нашей партии, встретив медведя на тропе, от неожиданности и испуга побросали свои вещи и бросились наутек. Хорошо, что спутниковый телефон остался при них. В итоге пришлось экстренно их оттуда забирать, а на маршрут отправлять более опытных людей, умеющих правильно вести себя при встрече с дикими животными.
Уже много лет геологам запрещено иметь при себе огнестрельное и холодное оружие, поэтому каждый вооружается тем, что нашел в магазине. В основном это ракетницы, фальшфейеры, шумовые патроны, газовые баллончики.
После сбора проб вес моего рюкзака увеличивался на 10–12 килограммов, а ведь мне нужно было еще вытащить все обратно, перевалив через хребет и дойдя до точки выброски.
В погоне за мечтой
В лагере геологов я проработал два месяца, собрав почти все пробы, отмеченные в плане работ. Остались лишь единичные точки, лежащие поодаль от проложенных мною маршрутов, на которые уже не оставалось ни сил, ни времени.
Несмотря на все трудности, я с теплотой вспоминаю эти дни, проведенные в тайге. Пускай я не ходил в продолжительные экспедиции, но даже за это время смог прочувствовать всю прелесть таежной романтики и геологического быта.
«А я еду, а я еду за мечтами, за туманом и за запахом тайги» – эти строки из песни Юрия Кукина знают все геологи. Вот и я уверен, что скоро вновь захочу вернуться туда, чтобы оказаться один на один с дикой природой, увидеть интересные места и встретить новых друзей.
Текст и фото: Виталий Берков