Народные промыслы рождаются по-разному. Одни вырастают из экономической необходимости, когда земля крестьянина прокормить не может. Другие формируются спросом. Третьи же становятся продуктом индивидуальной предпринимательской инициативы. Такова история появления федоскинской миниатюры.
Галантный XVIII век создал культ табакерки – небольшой коробочки с откидной крышкой для нюхательного табака. Мода нюхать табак появилась во Франции в конце XVII века, до России добралась с некоторым опозданием, зато укоренилась на целых два века.
В Европе уже в конце XVIII века портсигары вытеснили табакерки. Русские же продолжали табак больше нюхать или «класть себе за щеку».
В высшем свете тщательно подобранная табакерка стала частью костюма для зрелых дам и отцов семейства, для их молоденьких дочерей и их потенциальных женихов. Российский бытописатель Михаил Пыляев писал, что «у прекрасного пола была мода нюхать табак; даже 16-летние красавицы нюхали его; табакерки юных красавиц носили поэтическое название: «кибиточки любовной почты». Название таких табакерок произошло от обычая волокит класть во время нюханья любовные послания». Пыляев расписывает франта того времени, снабженного «табакеркой из яшмы»… Скромники пользовались табакерками попроще – из олова, латуни, рога и дерева, а также так называемыми «тавлинками» – берестяными табакерками с ремешком во вставной крышке. С течением времени изящные табакерки начали приобретать купцы и имущие крестьяне – они стали знаком достатка.
Одним из крупнейших европейских центров по производству лаковых табакерок была фабрика Иоганна Штобвассера в Брауншвейге, где в 1795 году случилось побывать русскому купцу П.И. Коробову. Он не ограничился экскурсией – закупил на знаменитой фабрике краски и лаки, а также уговорил нескольких мастеров поехать в Россию. Год спустя купец Коробов открыл фабрику у себя в селе Данилкове Мытищинского уезда.
Поначалу производство было небольшим – работали 20 человек. Делали лакированные козырьки для фуражек и военных касок, а заодно и табакерки: простые лаковые и «с кунштюками» – с битвами, портретами и ландшафтами. Купец верно определил свободную рыночную нишу – «коробовские табакерки» очень быстро стали популярны.
Его зять, Петр Лукутин, к которому перешло предприятие в 20-е годы XIX века, значительно расширил ассортимент. Указатель промышленной выставки 1833 года в Санкт-Петербурге упоминает не только «табакерки разных манеров, живописи и качества», но также «поддонки под парафины», «конторские сургучницы разных цветов» и много других еще более загадочных для современного человека вещей. Одновременно появились изысканные вещи с живописью (образцы выбирал хозяин) на перламутровых вставках, на серебряной или золотой фольге. В папье-маше врезались итальянская мозаика, эмалевые пейзажи, портреты на бумаге под тонким слоем стекла.
С 1828 году под крышкой появилось клеймо фабрики с золотым двуглавым орлом. На фабрике работало около 100 человек, существовали профессиональная школа и музей образцов. Появились табакерки новых форм и новые способы отделки. Правительственное запрещение ввоза в Россию иностранных лаков способствовало расширению производства.
Дело успешно продолжил сын Петра Лукутина – Александр, заботившийся и о новой номенклатуре изделий. Так появились коробки для чая, обложки для фотоальбомов и бюваров, футляры для очков, пеналы, стаканы для карандашей. Появились и новые сюжеты для росписи: народные сценки, пейзажи с видами Москвы. Он сумел выйти на международный рынок –вплоть до Америки – и получить множество золотых медалей на ставших популярными промышленных выставках. Михаил Загоскин в 1840 году в книге «Москва и москвичи: записки Богдана Ильича Бельского» писал: «Табакерки, разработанные на этой фабрике, по своей отличной отделке, изящной форме, живописи, а особенно по необычайной прочности своего лака решительно превосходят знаменитые брауншвейгские. Эти московские табакерки расходятся не в одной России, г-н Лукутин отправляет их в большом количестве за границу». Кстати, знаменитая фабрика Штобвассера в 1856 году закрылась.
Однако представитель следующего поколения Лукутиных – Николай к фабрике охладел. Просвещенный человек (он был директором Московского филармонического общества и покровителем многих талантов, одним из крупнейших коллекционеров русского фарфора) лаковой миниатюрой интересовался мало, она казалась ему старомодной и провинциальной. Такой она и начала становиться при его управлении, точнее, в отсутствие такового. Увеличились размеры изделий, живопись стала аляповатой, сюжеты – пошловатыми, вплоть до журнальных лубков с поцелуями и свиданиями. Утратились пропорциональность и изящество вещей.
В 1904 году фабрика закрылась, в 1910-м несколько старых мастеров организовали на ее руинах артель, которая не столь стремительно, как сто лет назад, но упорно и трудолюбиво стала заново добиваться успеха. Только теперь федоскинское производство занимало не столько экономическую, сколько культурную нишу. Что подтверждают и экспорт с 1920 года изделий промысла именно как кустарных изделий, а также возникшая в позднее, советское время традиция вручать дипломатам и главам государств во время официальных визитов федоскинские шкатулки с их портретами.
Никто точно не знает, когда в Федоскино появилась профессиональная школа. Некоторые считают, что сразу, некоторые – что при первом Лукутине. Во всяком случае, появилась она рано. Для Лукутина, очевидно, забота об образцах и навыках для их точного воспроизведения стала едва ли не основной. Образцами становились не только специально купленные английские и французские гравюры и картины, но также и русские картины, и произведения самого хозяина. Мастерство же копирования оттачивалось годами. Продукция делилась на рядскую (массовую) и уникальную (под заказ).
Современное искусство влияло на выбор сюжетов: первая половина XIX века прошла под знаком Венецианова, вторая – передвижников. Если бы тогда существовало авторское право, фабрика бы, наверное, не выжила! Однако традиция включает в себя не только технику, но и окружающий мир, в котором существует человек. Как бы то ни было, над росписью работали крестьяне – и в сочетании с высоким профессионализмом письма это и создавало очарование федоскинских изделий. Художественная мануфактура постепенно трансформировалась в народный промысел. В середине XIX века в нем было занято около тысячи крестьян.
Если образцом служили известные картины, то они словно перекладывались в новую гармоническую систему. Мастер менял колорит и приспосабливал композицию к объему, упрощая попутно сюжет и часто дополняя его пейзажем. Декоративность вещи достигалась через узорность и силуэтность рисунка, через светоносность и воздушность росписи. При этом законы перспективы и светотени продолжали соблюдаться.
Когда в 1904 году фабрика закрылась, мастера попытались работать у конкурентов, но этот путь оказался бесперспективным: с одной стороны, избыток рабочей силы приводил к снижению расценок, с другой – приходилось переходить на ширпотреб.
Борьба за сохранение федоскинской миниатюры привела к созданию артели, хотя в этот выход также поверили не все. Один из мастеров, приглашенный к участию, отказался: «В силу экономии у вас в основном исполняется живопись посредственного качества, с чем мириться я не могу. Писать так, как пишу я, большинство мастеров не смогут. Для этого нужен длительный труд…»
Тем не менее отчаянным трудом, существуя временами на грани выживания, сотрудничая при разной власти то с Кустарным музеем, то с Институтом художественной кустарной промышленности, артель промысел сохранила. В 1931 году возродили школу, построенную на обязательности классического художественного образования и одновременно освоении местной традиции и технологии. И Первую мировую, и революцию пережили. Если в 1918–1920 годах в артели работало 5 человек, то в 1931-м уже 36 человек, а в 1944-м – 50 человек работали и одновременно 80 учились в школе.
От школы шел профессионализм, сложность и виртуозность работы, от промысла – уверенность в вечности жизни. Всегда по-своему современные (в смысле художественных средств) федоскинцы любые идеологически актуальные сюжеты неизменно трактовали в «старорежимном» ключе. Портреты Сталина или вид на здание Совета Министров РСФСР на шкатулках выходили… былинными, сказочными. И неизменно всплывали любимые сюжеты: чаепития, русские пляски да тройки.
Федоскинские мастера и сейчас могут всё: портреты, пейзажи, исторические картины, но неизбывными и «заветными» остаются жанровые и сказочные сюжеты. А самое главное – здесь еще помнят те времена, когда люди любили вещи, а вещи любили людей.
Приемы декорирования корпуса изделий
Скань – инкрустация тонкими узорными серебряными пластинками или крошечными чешуйками металлической фольги.
Цировка – процарапывание черного лака до металлизированной грунтовки, чтобы появились блестящие волнистые линии разной ширины, складывающиеся в сетку или «сияние».
Шагрень – сочетание блестящего лака с матовой фактурой обработки поверхности.
Под черепашку – нанесение (под лак) специально приспособленной коптящей лампой узора, напоминающего черепаховый панцирь.
Шотландка – цветные перекрещивающиеся линии, вычерченные рейсфедером масляной краской.
Технология федоскинской росписи
Папье-маше покрывается грунтом (белильным или с алюминиевым или бронзовым порошком), иногда к нему приклеиваются кусочки сусального золота, серебра или перламутра. На подготовленную поверхность переносится нужный рисунок: эскиз в масштабе делается на бумаге, затем копируется на кальку. Для перевода контуров на изделие в XIX веке делали «припорх» – линии прокалывали иглой и припудривали сухой краской или мелом; сейчас изображение на кальке по обратной стороне обводят краской и на несколько секунд прикладывают к форме. Теперь начинается роспись. Она может выполняться непрозрачными красками (плотная живопись) и прозрачными, когда через верхний слой красок просвечивает нижний («письмо по-сквозному»).
Роспись многослойна. Сначала обозначаются основные цвета (замалевок или подмалевок). Затем следует пропись деталей и теней, дающих объем (перемалевок или прописи). Третий слой дает окончательное цветовое решение (бликовка). Каждый слой покрывается лаком, сушится в печи и шлифуется. По окончании роспись покрывается пятью-шестью слоями лака и полируется до зеркального блеска.
