Новая власть обещала жизнь во всем новую. Среди прочих законов 1918г. появился декрет «Об отпусках», гарантировавший работающим двухнедельный оплачиваемый отпуск. Что было делать с этой неожиданной свободой от труда? Об этом новая власть тоже думала. С 1917 по 1924 г. было принято более 30 декретов и постановлений правительства, касающихся отдыха.
Летом 1918-го был учрежден Наркомздрав, который принял на себя ответственность за создание инфраструктуры отдыха. Шла гражданская война, и спустя почти 10 лет нарком здравоохранения Н. А. Семашко вспоминал: «Как назло, все курортные местности расположены в районах ожесточенных боев». Естественно, первым контингентом советских курортов стали больные и раненые красноармейцы.
В 1918 г. военные и медики создали в Москве Бальнеологический отборочный госпиталь на 200 коек для отправки на курорты. Позже он превратился в Курортный распределительный госпиталь, получил Центральную курортную клинику на 60 коек, а с 1926 г. назвался Государственным институтом курортологии.
В январе 1921-го на Южном берегу Крыма было восстановлено 9 санаториев, к концу года – 23. В 1921–1922 гг. начали функционировать курорты Черноморского побережья Кавказа: Анапа, Сочи, Гагра, Сухуми; восстанавливались Боржоми, Абастумани; принял больных Сестрорецк. В 1923 г. подключились курорты Забайкалья и Дальнего Востока.
Государство давало право на отдых, но брало на себя заботу только вместе с контролем. В начале лета 1920 г. Коллегия Наркомздрава выпустила «Основные правила для больных, лечащихся на курортах РСФСР», начинавшиеся так: «Курорты являются лечебными учреждениями специального характера, на них могут лечиться только те больные, которые направлены санаторно-курортными образом жизни и с односторонним напряжением отдельных мозговых центров других, с бедностью впечатлений одних и их калейдоскопом у других».
Курортное строительство стало одним из аргументов золотого мифа о новой жизни: «курорты, пожалуй, лучше, чем что-либо другое, символизируют рабочему и крестьянину реализацию нашего лозунга: «Кто был ничем» в царстве эксплуатации, «тот стал всем» в царстве труда» (Н.А. Семашко).
Курортная благодать сначала снизошла на военных, потом распространилась на рабочих и, наконец, дошла и до крестьян: было решено создать специальные крестьянские курорты. Курорты для крестьян (у которых не было профсоюзов) стоили недешево. «За счет государства на курорты направляются исключительно больные крестьяне от сохи, отнюдь не сельские служащие, причем предпочтение отдается тем из них, которые были под длительным врачебным наблюдением. Крестьяне получают не только бесплатную койку, содержание и лечение на курорте и бесплатный проезд туда и обратно, но снабжаются также и суточными на дорогу».
Специальный крестьянский курорт торжественно открыли 28 июня 1925 г. в Ливадии, в бывшем царском дворце. Первые 10 крестьян приехали раньше, в конце апреля, к 20 мая здесь лечилось (в основном от туберкулеза) уже 262 человека из 30 областей и 7 союзных и автономных республик СССР. Всех прибывших преображали: мыли, стригли, брили и переодевали в светлые одежды.
И затем не только лечили, но и, по потребностям и возможностям, облагораживали: кому – лекции и газеты, кому – ликбез.
На открытии Семашко объяснял: «Открытие крестьянских курортов имеет не только лечебное значение. Оно важно и политически. Крестьянские курорты – это один из тех ручейков, которые соединяют советскую власть с крестьянством. Ни в одной стране мира ни одна буржуазная власть не дала крестьянам курортов. Это сделала только советская власть. И когда крестьянин и крестьянка попадают на курорт, во дворцы царей и в хоромы богатеев, самый темный крестьянин на этом примере видит, что такое советская власть, научается ценить ее. Крестьянские курорты укрепляют смычку рабочих и крестьян… Крестьянские курорты – смычка самих крестьян между собой… Крестьянские курорты – смычка крестьян разных национальностей… Крестьянские курорты – громадная крестьянская школа».
Золотой миф всегда выгодно смотрится на фоне мифа черного. Секретарь ВЦИК т. Киселев дополнил картину: «…до сих пор в этом доме отдыхал Николай II и его сотрудники после всех кровавых дел, которые они совершали там. И, обагривши свои руки в крови, они приезжали сюда обмывать их и отдыхать после совершения таких огромнейших, с их точки зрения, задач, с точки зрения укрепления царского самодержавия».
Крестьяне лечились и маялись, не зная, чем себя занять, – игры в шахматы или домино надолго не развлекали. Перестройка картины мира тоже шла медленно; перед едой несознательные крестились, а на вопрос, как им тут живется, одна крестьянка честно ответила: как в раю.
Об этой райской жизни и рассказывали крестьяне по возвращении домой. Можно было только поверить – проверить было сложно, редко кому выпадала такая удача. Семашко признавал в 1929 г.: «…мы сейчас в состоянии отпускать лишь 1 млн руб. в год на курорты для крестьян. Это, конечно, очень скромно для 100-миллионного крестьянского населения». И впрямь: получается, что на каждого крестьянина приходилась на отдых 1 копейка в год.
Громадье планов начала 1920-х гг. так и остались во многом планами. Проведенная в мае 1932 г. проверка выполнения постановлений ЦК ВКП(б) о медицинском обслуживании населения признала: в 1931 г. процент «рабочих от станка» в санаториях составлял не более 41–48%. По пансионатам этот процент был еще ниже – лишь 17–23%. Из 780 больных в Ливадийском крестьянском санатории в январе 1932 г. находилось только 173 крестьянина, а колхозников из них было всего 28.
Сначала экономить на отдыхе заставил нэп, потом – индустриализация. Дешевый вариант предложил в «Правде» в статье 1929 г. «Дача – так дача!» известный журналист Михаил Кольцов. Рассказав про скорую электрификацию Северной ж.д. (поезда от платформ будут отходить каждые 5 минут), Кольцов задумался о том, к чему полезному можно приспособить этот невиданный транспорт: «За Мытищами, до Пушкина, электрическая магистраль должна обслуживать новый большой подмосковный лесной курорт». Кольцов эту программу видит почти воплощенной: «Отдельные дачные поселки, уже прикоснувшиеся друг к другу, можно связать в единый блок, с единым управлением и обслуживанием». Идея умерла сама собой: не до того было, деньги были брошены на строительство Московского метрополитена.
Ответом на заботу партии и правительства, которая все чаще оказывалась демагогической, стало стихийное создание «народных курортов». Такой существовал, например, судя по записи очевидца, в 1936 г. в долине в Абхазии: «Отсюда в долине на краю леса видна группа деревянных бараков и много шалашей. Это так называемый народный курорт вокруг богатого водой «нарзана» (углекисло-серная холодная вода). Здесь летом со всех долин и даже из Сухума собираются местные жители на «лечение». Во время «сезона» здесь небольшой базар. Ночлег можно получить в бараках. Место расположено очень живописно. Сам «курорт» – весьма своеобразное зрелище, «курортники» (абхазцы, греки, армяне, латыши и т.д.) очень гостеприимны».
Побочным эффектом планового государственного отдыха становился отдых «дикий». Отдых «по правилам» привлекал своей дешевизной, но был доступен не всем. Да и сами правила не всегда нравились. Муж и жена, работавшие в разных местах, практически не могли получить путевки в один и тот же санаторий (разные профсоюзы). Да и бессмысленно: в санаториях жили в комнатах по 2–8 человек: отдельно – мужчины, отдельно – женщины. Детей отправляли в детские здравницы (в 1925-м был открыт показательно-прекрасный «Артек»).
Институт курортологии в начале 1930-х продолжал обсуждать «проблему рабочего отдыха и туризма… чтобы каждое мероприятие давало реальный, здоровый отдых, чтобы оно реально давало трудовую зарядку, поднимало производительность труда, давало дополнительные источники человеческой энергии». А в это время профсоюзные работники жаловались на свою судьбу: все хотят летом, все хотят в Крым, все хотят по профсоюзным ценам. Цена имела значение: в 1929 г. путевка на Кавказские Минеральные Воды для 1-й категории (от станка и от сохи, военные) стоила 144 рубля, для 2-й категории (члены профсоюза и члены семей) – 159, а для 3-й категории – уже 300. Жизнь возвращалась на круги своя. С некоторыми добавлениями, отмеченными зорким взглядом Остапа Бендера, вроде «пиво только членам профсоюза».