Эти слова А.В. Тредиаковского написаны в середине XVIII в. И тогда еще многие считали, что эмаль (она же – финифть) получается из плавки драгоценных камней: уж больно нарядно, блестяще, богато выглядели финифтяные украшения. Они светились ярким светом изнутри и играли чистыми красками, когда свет падал на них извне. У них была своя судьба: они были одновременно «вечны», так как краски не тускнели и не выцветали со временем, и при этом хрупки – их так легко было разбить.
Известна цветная эмаль была всему миру: от Франции до Китая и Японии. Но на этой огромной территории существовало всего лишь несколько городов, где знали, как это рукотворное чудо делать: Лимож, Герат, Исфахан, Пекин… Добралась эмаль в свое время и до Руси.
«И златом и финиптом, и всякою добродетелью»
Автор «Повести об убиении Андрея Боголюбского», написанной в 1175 или 1176 г., неизвестен. Скорее, это были даже авторы. Один описывал детективную историю дворцового заговора, другой создавал портрет «христолюбового князя Андрея», уподобившегося мудростью и благочестием самому царю Соломону. Возможно, в создании этой истории принимали участие и другие люди, среди которых, по одной из версий, – мастер Кузьмище Киянин, приглашенный для постройки прославившей князя церкви Рождества Богородицы в Боголюбове неподалеку от стольного Владимира. Кому, как не мастеру, было любоваться, как «князь благоверный Андрей и створи церковь сию и память собе и украси ю иконами многоценными, златом и каменьем драгым, и жемчюгом великым безценным … И украсив ю и удивив ю сосуды златыми и многоценными, тако яко и всим приходящим дивитися, и вси бо видивше ю не могут сказати изрядныя красоты ея, и златом и финиптом, и всякою добродетелью». Из этой печальной, в общем, истории мы впервые узнали, что в русской земле увидали «финипт» – то есть финифть. И восхитились ею.
Смешивание красок для росписи эмалевых пластин сегодня, как и три века назад, – это высокое искусство, соединяющее чутье художника и древние каноны промысла
Византийская тайна
Искусству этому можно было научиться у византийцев – лучше них эмали не мог делать никто. Как величайшую драгоценность (через 30 лет после истории князя Андрея) привезли крестоносцы из разграбленного ими Константинополя в Венецию эмалевые пластинки: они стали главным украшением Пала д’Оро – знаменитого алтарного образа собора св. Марка, на который до сих пор приезжают подивиться со всего света.
Спустя почти два столетия, в 1632 г., француз Жан Тутен открыл секрет горячих огнеупорных эмалевых красок. Возможно, это был побочный результат алхимических экспериментов: с философским камнем опять не вышло…
Секрет оказался непростым. Технологический процесс эмали коварен и по сей день: трудоемкая работа может пойти насмарку на последнем этапе, многое держится на опыте и интуиции. Риск существует постоянно, и никто не может гарантировать мастера от трещин, пузырей, окалины, изменения цвета красок и превращения блестящей поверхности в матовую. Зачастую и сейчас многими секретами сумеет воспользоваться только тот, кто их открыл сам.
Между Востоком и Западом
К середине XVII в. относится упоминание о том, что греческие мастера из Царьграда (как традиционно именовали русские Константинополь) выучили русских мастеров и «вывезли также к нам турецкую финифть, имевшую значительное отличие от западной; финифть эта прозрачная, за исключением некоторых цветов, например, белого».
Ювелир – филигранщик работает с серебряной нитью при создании орнамента на иконном окладе
XVII в. – особое время, когда Русь не могла определить, с кем ей больше по пути – с Востоком или с Западом, и активно заимствовала и от того, и от другого. В эмальерном искусстве влияние Запада определялось работой приезжих фряжских мастеров. Восток же влиял по-другому – дорогими подарками с финифтью. Интересно, что по достоинству их оценили у нас не сразу. Например, искусно разукрашенные финифтью дары государю Федору Иоанновичу от шаха Аббаса, подарки турецкого султана царице Евдокии Лукьяновне (урожденной Стрешневой) – второй жене царя Михаила Федоровича Романова, нашли истинных ценителей лишь в середине следующего столетия – во время правления Алексея Михайловича Романова. Век, который по цветистости быта, близкой к пестроте, не знал себе равных, восхитился яркими восточными красками. А мастера Оружейной палаты с подсказки царьградских «учителей» освоили производство финифти.
Эмаль по науке
В XVIII в. изменилось все – заказчики, вкус, мода, даже столица. Золотая палата, где изготовлялись драгоценные украшения для царского двора, была упразднена, а эмалью в конце концов занялась учрежденная по западным образцам Академия художеств и… ученые. О «финифтяных красках» пишет изобретатель русского фарфора Д.И. Виноградов. Постоянно, мыслью и делом, к ним возвращается и Михайло Васильевич Ломоносов. «…Трудился я в деле крашеных разных стекол как для исследования теорий о цве’тах, так и для разных употреблений оных в финифтяном деле, в чем имею нарочитый успех», – пишет он в «Репорте в канцелярию» Академии наук. Воспевает он финифть и в стихах:
Искусство, коим был
прославлен Апеллес
И коим ныне Рим главу
свою вознес,
Коль пользы от Стекла
приобрело велики,
Доказывают то Финифти,
Мозаики…
«Письмо о пользе стекла»
Выбор в пользу западной культуры приводит к увлечению светской портретной миниатюрой, которую увидел в Европе и полюбил еще Петр I. Рисунки на эмали становятся все более популярными.
История ростовской финифти: храму и миру
Как уже говорилось, русские мастера освоили технику росписи на эмали еще в XVII в. в Оружейной палате. Традиция продолжала развиваться в следующем веке в Киеве и Петербурге. Но как промысел она впервые появилась в Сольвычегодске и Ростове Великом.
Ростов традиционно славился иконописцами и серебряных дел мастерами, жившими в Яковлевской и Спас-Песковской слободах. Правда, первым эмальером местное предание называет некоего итальянца, сосланного сюда во времена Анны Иоанновны.
Драгоценный серебряный бокал, покрытый эмалевым орнаментом, шлифуют для придания конечного «блеска».
Был ли и вправду в Ростове тот мифический итальянец, но Ростовская иконная, финифтяная и живописная управа в конце 1780 – начале 1790-х гг. в городе точно уже существовала. Для ее организации было нужно не меньше 5 мастеров (по Ремесленному положению 1785 г. в цехи или ремесленные управы принимали всякого из мещан, владеющего каким-либо рукоделием). Соответствующим ремеслом теперь вне управы заниматься было нельзя, так же как и держать учеников (они получали свидетельства о выучке от лица управы).
Эмальерное искусство развивалось в Ростове под покровительством Церкви (первые мастера работали при Ростовском архиерейском доме, и их имена в 1760-х гг. известны из церковных документов: Сергей Петров – сын «кучара» или Петр Леонтьев «Дому ево Преосвященства финифтяной мастер»). В Русской церкви всегда оставались популярными сияющие в свете свечей дробницы (вставки) для утвари, митр и панагий.
Расцвет финифти в Ростове в последней трети XVIII в. связан, например, с именем иконописца иеромонаха Амфилохия (1748–1824), которому поступали заказы даже из Петербурга. Известно также имя Алексея Всесвятского, выполнявшего дробницы для выносного креста Успенского собора Ростова.
Но в 1788 г. центр Ростовской митрополии был перенесен в Ярославль, оставив Ростову на память храмы с росписями, но лишив заказов.
В таких деликатных тигильках плавят серебро
Мастера выживали сами как могли, довольно быстро освоив рынок от Русского Севера до Афона. Делали, в частности, эмалевые иконки и крестики.
Параллельно с церковным искусством развивалась и «светская» финифть.
С одной стороны, в провинции сохранялась популярность финифтяных иконок, близких к народной традиции (ярких, доходящих до пестроты), с другой, финифтяные изображения существовали и в зоне элитарной дворянской культуры. Во второй половине XIX в. мастера часто писали городские и монастырские виды или портреты на заказ.
Любопытно, что долгое время в самом городе к высокой культуре промысел не причисляли. Это была просто часть жизни местного населения. Книга купца И.И. Хранилова «Ростовский уезд и город Ростов» 1859 г. упоминает среди местных достопримечательностей хмель и цикорий, чудотворные иконы и святые места – но о финифти молчит. Краевед Ю. Шамурин («Ростов Великий») в 1913 г. много рассуждает о древности и самобытности этих мест и о красоте и насыщенности их культурой. Но о финифти – ни слова!
Город был сам по себе. Мастера – сами по себе. У них были свои книги. Например, пособие для мастеров 1909 г. Автор, происходящий из семьи мастеров по оправам, искренне гордится своим трудом. «В начале XVIII столетия ростовцы были отданы по финифтяному делу в Москву, а возвратясь и обучаясь там, остались в своем родном городе и, в свою очередь, стали обучать других, и по настоящее время, кроме Ростова, почти нигде нет этого производства». Любовно и бережно автор перечисляет имена всех мастеров последних ста с лишним лет. И печально констатирует: «Кроме этих старых мастеров есть много и молодых, способных и могущих хорошо писать, но для финифтяного мастерства нет поощрения, как в старину». Подписана книга полным именем: мастер финифтяных икон купеческий сын Константин Алексеевич Фуртов.
Профессия эмальера всегда требовала исключительной аккуратности и немалого терпения
Логика времени не слишком благоприятствовала древнему русскому городу. Одна глава в книге столетней давности выразительно называется «Захудание Ростова с петровских времен». Финифть разделяла общую судьбу места. Кстати, ростовский «цех эмальеров», о котором упоминалось, просуществовал меньше века: видно, мастеров было все же мало. Когда в 1792–93 гг. умерли двое из них, финифтяная управа упразднилась. Однако сам промысел остался в частных мастерских. Большинство исследователей называют начало XIX в. – временем расцвета производства финифти в России, причем тематика заказных работ сильно сместилась в область светского искусства.
Эмаль в эпоху массового производства
Жесткие законы рыночной конкуренции все более влияли на древний промысел.
В середине XIX в. в Ростове было 50 ремесленников-эмальеров. Некоторые содержали «ремесленные заведения». В попытках оптимизировать производство и сбыт мастера перешли к разделению труда и объединению в артели. Дальше – предсказуемо: тиражирование, «глухое» ремесленничество – тут уже не до индивидуальных художественных изысков.
В 60–70-е гг. XIX в., чтобы оставаться конкурентоспособным, мастер должен был делать не меньше 500–600 образков в день (речь идет о т. н. «мелочи» размером с 20-копеечную монету и меньше). У скупщиков это стоило от 60 до 70 копеек, а на материал и кисти уходило 30–35. Качество понятно: точка, точка, два крючочка…
Соревноваться с имитацией эмали ростовским мастерам было не под силу. Судите сами: уже в конце XVIII в. сопоставимая по размеру миниатюра на эмали стоила 1000–1500 рублей, на кости или бумаге 60–150 рублей. По сравнению с этими ценами штамповка с цветной печатью стоила сущие копейки.
В росписи по финифти в художественной мастерской фабрики «Ростовская финифть» приемы византийской и древнерусской миниатюры чередуют с художественными открытиями XVIII-XX вв.
Такое рыночное «давление», разумеется, не способствовало художественному росту эмальеров. Писать большинству из них было, похоже, все равно что – лишь бы был массовый спрос. Характерно, что даже Октябрьская революция, вывернувшая наизнанку весь традиционный русский быт, почти не повлияла на эту тенденцию. Поменялись только сюжеты. До революции – в начале XX в. в большом ходу были портреты неканонизированного тогда еще отца Иоанна Кронштадского. Они массово писались «под иконки» и не отличались высоким художественным уровнем. После же революции так же бойко в ход пошли эмалевые изделия с серпами-молотами, шкатулки с котиками и целующимися голубками… Одно время были популярны коробочки с Лениным, к юбилею – с Пушкиным. После войны массовым спросом пользовались броши и зеркала с видами Крыма и Кавказа.
Еще в конце XIX столетия, видя угасание древнего промысла, ростовская интеллигенция забила тревогу. Энтузиасты А.А. Титов и И.А. Шляпников сумели получить поддержку академика Н.П. Кондакова, в 1898 г. в ведении Ростовского музея церковных древностей был открыт Ремесленный класс рисования, иконописи, резьбы и позолоты по дереву. С декабря 1903 г. проводились специальные занятия «для обучения письму по финифти». В 1912 г. открылась специальная Учебно-показательная финифтяная школа (принадлежащая министерству земледелия и торговли). Из этой школы вышел ряд художников, чьи работы стали позже украшением международных выставок и задавали определенную художественную планку для частных мастеров эмали.
ХХ в.: между смертью и жизнью
Советская власть по окончании НЭПа и особенно с началом массовой коллективизации начала активно бороться «с кустарем». Еще в 30-е годы артели инвалидов (и тех, кто по экономическим причинам прикидывался таковыми) и семейные мастерские по городам и весям втихую писали иконки и крестики. В 1936-м в Ростове была организована финифтяная артель «Возрождение», работы которой принимали участие в Международных выставках (Париж 1937 г., Нью-Йорк 1939 г.). Перед войной открыли и школу, в которой в 1940 г. обучалось аж 90 человек. Как уверял один из исследователей середины ХХ в., учеников готовили для работ по украшению Дворца Советов и московского метро. Но в войну стало не до финифти.
После войны в ростовской артели осталось 8 художников. Однако в 1958 г. ростовские работы завоевали золотую медаль на Всемирной выставке в Брюсселе, и приблизительно с этого времени, несмотря на все трудности и далеко не всегда успешную историю существования, стало понятно, что промысел жив…
Положат ли в эту шкатулку драгоценный перстень или дешевую бижутерию – сама она, в любом случае украсит любое трюмо
Борьба между искусством и ремеслом заложена в самом феномене народного промысла. С одной стороны, это, несомненно, бизнес, чутко ориентирующийся на рынок и в значительной степени подстраивающийся под него. С другой стороны, промысел по мере накопления вполне конкретных умений и технологий, а также «оглядки» на лучшие образцы всегда дорастает до понимания красоты.
Не случайно в ростовской артели, ставшей после 1958 г. фабрикой, была создана специальная экспериментальная группа художников. Диалектика промысла такова, что чаще всего именно «непрактичные» и «неутилитарные» вещи задают какие-то новые направления развития массового производства. Поддержка государственной фабрикой художников-экспериментаторов через несколько десятилетий привела к изменению статуса и судьбы самих художников, а также к расцвету авторского эмальерного искусства. Финифть теперь все чаще признается искусством и все чаще оказывается не только на прилавках ювелирных магазинов, но и в музеях и частных коллекциях.
Финифть: как это делается
Специально подготовленную металлическую пластинку (лучше – золотую, чаще – медную или серебряную) покрывают эмалью и обжигают: результатом должна стать идеально гладкая белая поверхность. Этим занимаются специальные люди – белоделы.
Затем наступает очередь художника. На белую поверхность наносится рисунок (художник потом не может его поправить, поэтому только большие мастера могут позволить себе писать «на глаз»). Первая прописка (малевка) обозначает основные цветовые плоскости. Во время второй прописки (выправки) начинают проявляться детали. И так далее.
После каждой прописки следует обжиг. А слоев может быть до восьми. Этап обжига – самый непредсказуемый, некоторые цвета в процессе изменяют интенсивность и оттенок, поэтому краски часто накладываются в несколько приемов даже для одного цвета. И последнее – оправа, которая может преобразить все изделие.
