Этот суровый край — в буквальном смысле слова край земли- монахи выбрали неслучайно.Редкая птица долетит сюда, а уж человек без особой надобности точно не доберется. Север сродни пустыне — чужие тут не ходят. Да и вообще мало кто ходит, в основном плавает, да и то пока нет лютых морозов.
Здесь как-то сразу понимаешь, что многие вещи тебе ни к чему – капризы, ропот, мелочность, недовольство. На первый план выступает главное – воля, собранность, взаимовыручка. Без них в нынешних суровых местах не проживешь. И эту атмосферу северного братства ощущаешь сразу, как только сходишь с корабля, доставившего тебя с материка на полуостров. Люди здесь особенные – настоящие, без мишуры и претензий. Домики на полуострове в основном деревянные, многоквартирные, с отоплением перебои, за ночь жилище промерзает так, что утром выскакиваешь из постели как пробка и одеваешься по-армейски, за 30 секунд. Но зато потом, попив горячего чайку с бутербродами, прихваченными из столицы, чувствуешь себя так, словно на Небеса попал. И ни в какую Москву уже не хочется. Вый-дешь за дверь – велосипеды стоят прямо в подъездах, никто не берет, тут же оставлены мячики, игрушки, цветы в горшках на лестнице утешают взгляд, полки с книгами, можно присесть и почитать, белые занавесочки на окнах – словно и не выходил из квартиры, дом – весь твой. Приехал – живи.
Воздух на полуострове такой, словно его через сито пропустили, – чистый, легкий, хрустальный. И вся атмосфера какая-то первозданная, неиспорченная, будто и не выгонял Бог Адама и Еву из рая. Кажется, что ты вернулся домой, – так хорошо и покойно на душе. Ни высоток, закрывающих небо и землю, ни грохочущих трамваев, ни разлитого в воздухе гула московских магистралей, который висит над городом даже ночью. Взгляд беспрепятственно устремляется вдаль, успев захватить в зрачок и продолговатую, склонившуюся ковром к земле траву, и спокойную гладь серебристой воды, по которой временами пробегает испуганная рябь. И старенький, прихрамывающий домик у воды. И заброшенную лодку. Тишина такая, что слышно, как ветер шевелит волосы травы, как утка чиркнула крылом по студеной воде. И сам становишься как-то тише. Внутри все укладывается, успокаивается, и ты уже способен воспринимать высокое.
По главной улице ходят козы. Они тут совсем ручные, ничего не боятся, машин ведь нет, а люди ничего плохого не сделают. Вдалеке у развалин коммунистического прошлого пасутся коровы – разных форматов и расцветок. Мимо ручейками, то большими, то поменьше, спешат паломники. Это новенькие, у стареньких шаг размереннее, они уже вкусили тишины здешних мест и поняли, что спешить незачем, полуостров небольшой, в какую сторону ни пойдешь – в монастырь придешь. А там тоже не до спешки, молитва любит покой – и снаружи, и внутри. Особенно здесь – на Соловках.
Поездка на остров Анзер все время срывалась. В море толпились барашки, толкаясь пенными шкурами, небо хмурилось, плюясь мелкой изморосью, то и дело задувал пронзительный ветер. По такой погоде ни один катер не пойдет на остров: туристов утопишь и самому несдобровать. Стоило ехать столько километров, чтобы вернуться домой несолоно хлебавши! Мы, конечно, с удовольствием посещали местные экскурсии, но в голове так и засело – Анзер.
Место это благословенное, находящееся под особым покровительством Пресвятой Богородицы. 300 лет назад Она явилась поселившемуся здесь, на Секирной горе, отшельнику Иову и сказала: «Эта гора отныне назовется второю Голгофою, на ней будет построена каменная церковь во имя Сына Моего и Господа, и устроится скит на вселение твое с учениками. Я Сама буду посещать гору и пребуду с вами вовеки». С Неба раздался голос: «Освяти гору Голгофу и поставь на ней крест». Святой Иов так и сделал, и вскоре на горе была выстроена церковь в честь Распятия Господня, а со временем образовался и скит. Все имущество у братии было общим, устав скита отличался особой строгостью: на трапезу овощи да хлеба, одних молитв Иисусовых ежедневно по полтысячи с тремястами с поклонов.
Сам Иов родился в 1635 г. в Белокаменной и носил имя Иоанн. Здесь же многие годы служил приходским священником, да с такой любовью и вниманием, что весть о нем разлетелась по всему городу. Узнал о нем и Петр I. Император сделал Иоанна придворным священником, а потом духовником всего царственного дома. Но врагу-то нелюба была такая милость. Оклеветали доброго батюшку – и по навету сослал его царь на Соловки, приказав постричь в монахи. Без малейшего ропота отправился отец Иоанн в дальний путь.
С любовью встретили его в обители, ввели в ангельский чин с новым именем – Иов. И так вскоре прославился новый брат среди соловецких насельников своими монашескими подвигами, что весть об этом дошла до государя. Убедившись в возведенной напраслине на сосланного им духовника, стал Петр Алексеевич его обратно звать, да монаху Иову уже двор петербургский с суетой его постыл. Попросил он у настоятеля благословления удалиться в Анзерский скит на подвиг безмолвия. И ушел на Анзер молчать в Боге.
Божия Матерь еще раз явилась святому Иову, когда монахи скита стали роптать, что вода далеко, мол, тяжело носить ее из озера на гору. Всю ночь старец молился, и вот Царица Небесная называет ему место, где надо вырыть колодец. Так был открыт чудесный источник.
Анзер сродни Афону. Божия Матерь не оставляет это место. Особенно чувствовалось Ее присутствие здесь в страшные годы, когда на Соловках разлегся страшный зверь – лагерь особого назначения СЛОН. Остров Анзер считался одной из дальних и самых страшных «командировок» в лагере – мало кто оттуда возвращался. А кто выжил – те ползли после такой «командировки» от пристани на карачках.
Осенью 1928 г. на Анзере разразилась эпидемия тифа. Половина из заключенных – около полутысячи человек – умерли. В Голгофо- Распятском скиту на острове работал больничный стационар. «Лечили» там жестко: в двадцатиградусный мороз голых людей из барака гнали с горы вниз, к озеру, где располагалась баня, а потом обратно в гору. В иной день до двадцати человек отдавали богу душу. Были среди них и бывшие монахи и священники, многие из которых не переставали молиться, служить требы «на пеньках», отдавать жизнь «за други своя». Кто знает, сколько здесь же в гнилых бараках под ударами вохровцев воссияло новых святых! Имена большинства из них нам, потомкам, неизвестны.
В 1935 г. над зековскими бараками явилась Божия Матерь. В восхищении созерцали заключенные огненный столп, идущий по небу, таинственные перемещения ангелов. Столп отделялся от Соловков и шел по морю к центру России.
Перед самым отъездом с Соловков, когда надежда попасть на Анзер была уже потеряна, руководитель группы радостно сообщил – желающие могут завтра рано утром отправиться на остров. Поехали все.
Но, видимо, само место это такое, что без некоторых испытаний попасть сюда нельзя. Когда плыли по морю на утлом суденышке, волны вдруг стали на глазах расти, ветер свирепеть, качка началась такая, что мама – не горюй! В каюте на дне катера, закрытые, как в консервной банке, мы могли лишь с ужасом наблюдать в иллюминаторы, как волны поднимаются все выше и выше и, кажется, вот-вот накроют наш кораблик. Умирать в консервной банке не хотелось, ну ладно бы там, на просторе, в борьбе со стихией, а так!.. Морская болезнь добивала самых слабых, они уже ничего не соображали, а лишь жалобно постанывали, ожидая худшего. Нигде и никогда мы так не молилась, как на этом суденышке. И святой Николай Угодник услышал нас.
В бухте было исключительно тихо. К кораблику пришвартовались лодки, нас любовно пересадили в них и доставили на землю обетованную. Что чувствует человек, столь жаждавший ступить на нее, да еще спасенный от бури? Неизъяснимое чувство благодарности. И мир в душе.
Навстречу нам поднялись, приветливо глядя, вековые сосновые боры Анзера. Поляны, устланные разноцветным ковром из мха и лишайника, усеянные брусникой и ежевикой, сменяли под ногами невысокие холмы. За болотными низинами высились каменистые обрывистые берега. Все семьдесят здешних чистейших озер, казалось, смотрели на нас своими открытыми глазами, в которых отражалось небо. Многое видели эти глаза, видели они и нас в череде проходящих мимо людей, облаков, тягучих зим и коротких летних дней.
Зарядил дождь. Шесть километров по острову мы шли под его косыми плетями, укрываясь кто чем и с полным ощущением, что за нами спокойно наблюдают тысячи глаз живших, молившихся и умиравших здесь до нас. И вот перед нами Голгофо-Распятский скит, страшная и святая Секирная гора, храм Распятия Господня на Голгофе. Никакие слова здесь неуместны, кроме молитвенных. Молитва уходила в низкое северное небо. Всего несколько десятилетий назад на этом светлом, чистом месте один на другом вповалку жались зимой друг к другу раздетые заключенные, чтобы не замерзнуть в полярной ночи. Нижние, не выдержав давки, умирали. Были и те, кто специально ложился вниз, чтобы кого-то спасти. И наверняка многие из последних сил обращались к Всевышнему. И Он согревал, забирал страдальцев к себе, туда, «где несть печали и воздыханий».
Когда большевистская чума покидала остров, коммунисты уничтожили все кресты, ни одного не оставили, даже на могилах. И тогда на самой вершине Голгофской горы, рядом с Распятским храмом, выросла высокая береза в виде креста, широко раскинув свои ветви в стороны строго под прямым углом.
Назад возвращались пешком, притихшие и сильно уставшие, но с сердцем, словно прокаленным неким светлым огнем. Так очищает душу он – остров Анзер.
Нам оставалось лишь отплыть обратно на Большой Соловецкий остров и на следующий день лечь на обратный курс – в столицу. Но у Анзера, видать, был свой план.
Море вновь ходило ходуном, и всем, кто прибыл на остров (человек до ста из разных групп), было объявлено о неминуемой ночевке на острове. Купленные билеты на поезд начинали гореть ярким пламенем, а на улице, наоборот, – быстро темнело. С собой у нас не было ни еды, ни воды; крыши над головой тоже не наблюдалось.
Но вот кто-то заметил на берегу небольшой домик. Приветливый хозяин оказался бывшим военным офицером, оставшимся когда-то здесь навсегда. Такого количества гостей он, конечно, не ожидал, но проявил чудеса гостеприимства, скормив неожиданной ораве все свои припасы (а ведь на острове магазинов нет). Чай пили в несколько смен, для обогрева мужчины развели на улице костер, а хозяин затопил в избе печь. Но и этого ему показалось недостаточно. Каким-то неведомым образом была установлена связь со скитскими монахами, которых было всего-то несколько человек в округе. И когда я начала уже было ослабевать от походной жизни, откуда ни возьмись появилась «газель», и добрый человек крикнул: «Садись быстрей!» – «Куда?» – «Да садись, времени мало, надо всех развезти». И я села. Пожилой монах за рулем поразил меня не меньше, чем в свое время удивил евреев Моисей, перед которым расступилось море. Вверх по крутой, с колдобинами дороге он газанул так и так виртуозно преодолел все повороты, что «Кэмел-трофи» отдыхает. Доехали минут за пять, и водитель в рясе улетел за следующей порцией паломников.
А нас привели в деревянный домик, где жили «трудники», приехавшие в обитель поработать «Бога ради». Не говоря ни слова, эти натрудившиеся за день люди освободили для нас свои кровати, а тем, кому их не хватило, выдали матрасы и даже свежие белые простыни, которые только сегодня доставили с материка. Потом пригласили всех на ужин со свежесваренными щами, душистой гречневой кашей, чаем с разнотравьем. Такой вкусной и, если так можно выразиться, сердечной трапезы у меня никогда до этого не было, а может быть, никогда и не будет.
Утром к четырем часам нас уже ждали свежеиспеченные оладьи в палец толщиной, дружно дымившиеся на тарелках, и улыбчивые хозяева, у которых и утро было добрым. Дали и с собой сухим пайком.
Когда кто-то говорит сегодня или пишет в прессе, что настоящая Россия давно умерла, ее свет потух, а тепло остыло, мне хочется ответить только одно: приезжайте сюда – на студеный Анзер. Это не так сложно – ночь в поезде до Кеми, катер на Соловецкий архипелаг, ну а дальше – как Бог управит!
