Игорь Шпиленок провел на Камчатке 370 дней в одиночестве, ни разу не выезжая из тайги. Знаток дикой природы, победитель множества международных фотоконкурсов рассказал нашему корреспонденту, почему туристы не вредят заповедникам, а, наоборот, помогают им.
Мы познакомились с ним на выставке «Камчатка: твое невероятное приключение», проходившей в «Москвариуме», и поговорили о жизни вне цивилизации, особенностях фотосъемки зверей и многом другом.
– Как вам пришла в голову идея создания заповедника?
– В детстве я проводил много времени в брянском лесу, видел, как он деградирует. Больно было смотреть на то, как вырубили любимый бор или провели мелиорацию на речке, где я недавно наблюдал водно-болотных птиц. С пятнадцати лет я целенаправленно шел к тому, чтобы сделать заповедник в своих любимых местах. Потом десять лет был его директором.
– Как отреагировали местные жители на его появление?
– Они не верили, что его создают для охраны природы, считали, что идет перераспределение: у них забирают ресурс, чтобы отдать другим. Предположений было много, но они не понимали, для чего вообще нужен заповедник. Об экологической ответственности тогда не задумывались. «Брянский лес» был организован в 1987 году.
Сейчас, спустя 35 лет, те, кто кричали, что заповедник им не нужен, не представляют своей жизни без него и даже гордятся им. У нас работают 75 человек с окрестных населенных пунктов, где вообще никакой работы нет. К тому же жители быстро поняли, что наличие заповедника – это гарантия того, что у них под боком не построят какое-нибудь вредное производство.
В «Брянском лесу» обустроены одни из лучших экологических троп. В заповедник приезжают десятки тысяч туристов, хотя он один из самых маленьких в стране. У нас есть подкормочные площадки, куда приходят зубры, и туристы могут посмотреть на них с расстояния нескольких метров. Посетителей подвозят к клетке, они заходят в нее, что обеспечивает их безопасность, и уазик уезжает. Звери подходят на такую дистанцию, на которую им комфортно, не человек идет к ним, а они к нему.
– В некоторых заповедниках говорят: «Чем меньше будут о нас знать и чем меньше приедет туристов, тем лучше».
– В самых популярных с туристической точки зрения заповедниках и национальных парках мира самая высокая плотность животных. Потому что там, где туристы, нет браконьеров. А у нас в огромных сибирских заповедниках, которые против развития туризма, вообще зверя не встретишь. Известны случаи, когда сотрудники заповедников попадались на браконьерстве. Если есть «сработанный» коллектив, где друг друга «крышуют» и нет туристов, то никто этого и не обнаружит, тем более, если заповедник находится за сотни километров от цивилизации. Например, на территории того же Южно-Камчатского федерального заказника, где сейчас активно развивается туризм и полно животных, до 2007 года туристов было очень мало, но зато процветало браконьерство. Ситуация была бесконтрольной, в этом участвовали инспектора, и им, конечно, не были нужны туристы. Большие территории надо развивать гармонично, и не закрывая их от посетителей, а вместе с ними. Чтобы волонтеры помогали трудом, а туристы деньгами, чтобы наслаждались великолепной природой не только сотрудники самих заповедников и национальных парков, но и люди, живущие в мегаполисах, и на налоги которых это все существует.
Главная миссия заповедников – объяснять, что дикая природа очень уязвима, но в борьбе за нее невозможно одержать победу, если не будет союзников. Человек, побывавший в заповеднике, если его от души встретили, показали что-то интересное, как правило, становится его союзником.
– Да, но туристы бывают разные…
– В заповедниках приемлем только экологический туризм, от которого дикой природе становится не хуже, наоборот, лучше. Человек не должен оставлять после себя каких-то следов, которые бы повредили дикой природе. Например, моторизированный туризм. Сейчас очень трудная пора у зверей, по глубокому снегу им трудно перемещаться. Если возить на снегоходах в заповедники, то звери просто исчезнут, не выдержат такой нагрузки. Мотор и звериное сердце несовместимы.
– Еще есть и охотничий туризм.
– Охотничий туризм в российском исполнении – это страшная вещь. На Камчатке я наблюдал, как гоняются за трофейными медведями, нарушая все мыслимые законы и моральные нормы. Или, например, туристы ездят стрелять аргали в наши Южно-Сибирские регионы. Они вроде бы убивают по закону, но этим самым уничтожают пищевую базу снежного барса, редчайшего вида в нашей стране. В России запрещена спортивная охота с транспортных средств, однако, чтобы добыть зверя, его гоняют на вертолете или на снегоходах. Когда платят деньги, то не до этики, соблазны велики.
– А в «Брянском лесу» браконьеры есть?
– Нет, это старый заповедник в густонаселенной местности, он хорошо контролируется, везде расставлены фотоловушки, и все понимают, что попасться очень легко. Но за его пределами есть, и животные, пересекая границу охранной территории, становятся беззащитными. Буквально несколько дней назад у нас убили двух зубров, которые ушли от заповедника на 40 километров. Они занесены в Красную книгу России. Сотни людей вот уже более ста лет пытаются восстановить популяцию зубров, которые в мире практически исчезли. И находятся негодяи, которые уничтожают их труд, пользуясь современными техническими средствами, снегоходами, тепловизорами.
– Вы уже много лет снимаете дикую природу. Расскажите о кадре, который запомнился вам больше всего.
– У меня есть фотография дикого северного оленя с гигантскими, ветвистыми рогами. Олени раньше заселяли всю Камчатку. Когда пришли люди, их ареал обитания начал сжиматься, и сейчас фактически они остались только на территории Кроноцкого заповедника.
Я начал подкрадываться к оленю, а это пойма реки Кроноцкой, вокруг стояла высоченная трава. Пробираюсь сквозь нее и чувствую, что наступаю на что-то. Я мгновенно понял, что это спящий медведь. И тут же передо мной выросла огромная медвежья голова с крошечными глазками. Мы были настолько близко, что ни я, ни он не сумели сфокусироваться друг на друге. Он отпрыгнул метров на семь-восемь. У меня было ружье и фотоаппарат. Потом я увидел, как взлетают в небо клочья травы и комки грязи, и понял, что медведь пошел в атаку и через секунду будет около меня. Со страху я выстрелил. Не знаю, куда попал, но медведь испугался и убежал, задев меня так, что ружье отлетело в одну сторону, а фотоаппарат в другую. Впечатления от этой встречи запомнились мне на всю жизнь. Потом мы с этим медведем поладили, но тогда я усвоил одно из правил на Камчатке: когда идешь по медвежьей тропе или высокой траве, обозначай себя.
– Можно ли навредить животным фотосъемкой?
– Как-то корпорация «Яндекс» объявила конкурс на лучшую фотографию птичьего гнезда. Конечно, специалисты сразу подняли шум, что этого нельзя делать. Съемка птичьих гнезд в большинстве стран запрещена, потому что нельзя их сфотографировать, не загубив птенцов. Например, фотограф поставил складок, снимает, как птица кормит птенцов, и не видит, что за его действиями наблюдает ворона. Он демаскировал гнездо, и, как только уйдет, она прилетит и съест птенцов. Примеров, когда делают красивые кадры любой ценой, можно приводить сотни. Очень известный кинорежиссер, не буду называть его фамилию, прибивал бобров к дереву за хвост, чтобы они не удрали и чтобы хорошо их снять. А он был самым титулованным среди тех, кто снимал природу в Советском Союзе.
– Чтобы зверь не убежал, его, наверное, можно просто подкормить?
– Нет, я никогда и нигде не подкармливаю диких животных, кроме синичек у себя дома, потому что это преступление перед дикой природой. Звери очень умные, они сразу понимают, что, чем трудиться и добывать корм, лучше отбирать у людей. Медведь точно так считает. Люди с машин кормят животных, в результате каждый год на Камчатке отстреливают десятки медведей, которые попрошайничают на дороге. Если им не дают еду, они начинают ломать машины и нападать на людей. А виноват тот, кто первым дал этот корм. И это не только на Камчатке, а всюду, где есть медведи, даже в Подмосковье. Не все знают, но, если ты покормил медведя, у него уже не будет другой судьбы, как только быть застреленным.
– Один из ваших проектов, «Сто заповедных лет», посвящен заповедникам.
– Я проехал на машине через всю страну до Камчатки. Десять месяцев добирался до нее. Два года отработал там, а затем еще год добирался обратно. Получилось огромное путешествие, рассказ об особо охраняемых территориях.
Например, у меня была поездка по Южно-Сибирским заповедникам, где сохранились первозданные кедровые леса, и я доехал до Хакассии. На территории Хакасского заповедника живет Агафья Лыкова, последний член семьи отшельников Лыковых, которые ушли в тайгу в 30-е годы ХХ века. Инспекторы Хакасского заповедника мне помогли до нее добраться. Я оставил машину и пересел на лодку. Агафью стараются не тревожить, особенно сейчас, в ковидное время. Поэтому мы, не доезжая до заимки 40 километров, остановились и несколько дней жили в тайге, чтобы убедиться, что ни у кого нет коронавируса. Мы приехали рано утром, уехали вечером. Весь день общались, вспоминали общих знакомых, делились новостями.
– Какие заповедники или национальные парки, будь вы туристом, посетили бы в первую очередь?
– Мой любимый заповедник – «Брянский лес», я вложил в него много физических и душевных сил. Где бы я ни был, мне про него снятся сны.
Еще скажу о тех, которые меня поразили. Во-первых, это Кенозерский национальный парк в Архангельской области. Война Кенозерья не коснулась, и там сохранилось много деревянных часовен, церквей, гигантских крестьянских домов. Все они необыкновенно гармонично вписаны в природные ландшафты. Меня туда тянет, я там был много раз, но все равно почти каждый год езжу.
Мне очень нравятся национальные парки и заповедники Карелии. Лапландский заповедник в Мурманской области. К нему ведет отменное шоссе, и там видишь совсем другой ландшафт, непривычный для жителя средней полосы России. Уже начинаются северные первозданные леса и тундры, где обитают дикие северные олени, повсюду встречаются медвежьи следы.
Или Кавказский заповедник на Северном Кавказе. Ненарушенная природа в центре самого обустроенного сельскохозяйственного региона. Горные леса, которые охраняются уже на протяжении более сотни лет: там велась царская охота, и хозяйственное использование этих земель было запрещено.
Последнее время я очень люблю ездить в национальный парк «Югыд ва» в Республике Коми. Это самый большой национальный парк Европы, в котором охраняются северные леса.
Заповедник «Черные земли» в Калмыкии, который сейчас борется, чтобы сохранить сайгака в России, и у него получается. Очень интересны все заповедники и национальные парки в Забайкалье. Потрясающие заповедники Сухотэ-Алинский и Лазовский на Дальнем Востоке.
И, конечно, Камчатка. Кроноцкий заповедник стал моей второй родиной. Я работал инспектором и охранял участок заповедника – Кроноцкий аэродром. Звери привыкли ко мне, считали своим и перестали обращать внимание. Медведицы, уходя на рыбалку, иногда даже усаживали своих детей рядом со мной, используя для защиты.
В заповедниках и заказниках, где много медведей, главные враги медвежат – их отцы, крупные самцы-каннибалы. Камчатку обязательно надо увидеть своими глазами.
ИГОРЬ ШПИЛЕНОК Родился в 1960 году. Окончил филологический факультет Брянского педагогического института. Работал педагогом в сельской школе. В 1987 году создал заповедник «Брянский лес» и десять лет был его директором. Затем переехал на Камчатку, где много лет работал инспектором в Кроноцком заповеднике. Ведет блог в «Живом журнале», в котором рассказывает о природе и ее обитателях, местах, где живет или путешествует.
Текст: МАРИНА КРУГЛЯКОВА
Фото: ИГОРЬ ШПИЛЕНОК