Расцвет экскурсионного движения после революции был бурным и… недолгим. Размах ему обеспечили несколько сил, обладавших властью и авторитетом. Короткая жизнь, однако, была предрешена: слишком разнородными были эти силы и слишком разные мотивы вдохновляли их к активности.
Мотив ностальгический
В 1920 г. Михаил Пришвин служил хранителем Музея быта в одной роскошной усадьбе с огромным парком (с павлинами) и искусственным озером (с аистами и лебедями). На его глазах разрушался прежний мир: «Дворец владельцев этих лесистых обширных угодий признали высокохудожественным памятником искусства и старины, и некоторое время он стоял в полной сохранности, только уж, конечно, липы в парке постепенно обдирали на лыко, из павильонов и теплиц тащили стекло, завесы, гвозди, в большом искусственном озере стал подгнивать спуск, вода стала убывать, травы показались на мелких местах, цапли налетели рыбу клевать. Чудака не находилось на холод и голод вгнездиться во дворец и охранять его, и придумали самое плохое, что могло только быть для охраны: поселили тут внизу детскую колонию, с этого и началось заселение дворца. И началось!»
Красногвардейцы осматривают мартеновский цех во время экскурсии по металлургическому заводу им. Петровского
Таких усадеб было много. И все они умирали. В попытках отсрочить уничтожение культуры, признанной ненужной, интеллигенция пыталась действовать. При Академии наук было создано Центральное бюро краеведения, и в 1923 г. начал выходить журнал «Краеведение». Целью и смыслом его существования была объявлена культурная работа. Журнал объединял местные организации, «которыми покрывается страна и которые, несмотря на затруднения, продолжают возникать, расти, развиваться и вести свою, быть может, не всегда заметную, но чрезвычайно важную культурную работу, поддерживая неугасимый огонь любознательности в деле познания разных уголков России во всех отношениях и тем созидая и синтезируя великое единое – познание всей нашей страны в целом».
Краеведы пытаются спасти усадьбы и церкви, архивы, музеи и библиотеки. Поворачиваясь «лицом к массам», занимаются и просвещением: выставками, курсами родиноведения и экскурсиями. Преподавание истории в масштабах государства в это время отменено, но в 1922 г. появляется программа «Краеведение» в провинциальных педагогических институтах.
Первые успехи были впечатляющи: росло количество обществ и кружков (в 1922 г. – 231, в 1923-м – 297), музеев (в 1922 г. – 285, в 1923-м – 446); проходили съезды краеведов, появлялись провинциальные журналы. «В последние дни» пытались зафиксировать все: «Программа изучения промысловых животных» в журнале соседствовала с «Инструкцией по учету сказочников и собирателей».
В рамках краеведения развивались новые научные подходы, которые позже, например, будут представлены в урбанистике. Правда, авторы, чтобы видеть свои работы напечатанными, даже в относительно лояльные времена должны были отдавать дань вежливости новой власти. Н. Анциферов в своей научно-поэтической статье об органической природе любого города вдруг замечает: «Сравнительное изучение разных кварталов дает ценный материал для характеристики разнообразных общественных отношений, вплоть до классовой борьбы». Профессор Н.К. Пиксанов, исследующий «областные культурные гнезда», привязывает их к развитию революционных движений.
Самым упорным оказывается профессор И.М. Гревс, настойчиво говорящий об «историке-краеведе» и о краеведении как части истории культуры. «Новое краеведение» выступает у нас в настоящие дни под знаком общественной пользы, выдвигая практический, утилитарный принцип; оттого оно по преимуществу обращается к изучению современности, а изучая ее, усиленно стремится к постановке задач исследования производства и к признанию «естественных производительных сил» … Производство! Да, это великая сторона действительности, и ее надобно изучать в крае как одну из самых основных проблем. Но нельзя при этом ограничиваться процессами, создающими одни материальные блага; должно расследовать и те, что образуют духовные ценности. Требуется схватить исследующим оком всю культуру!.. Должно восстановить историю края, чтобы сознательно отнестись к современности».
В 1927 г. существовало 1688 «краеведных организаций» (до 1917-го – 155): это десятки тысяч людей. В самых глухих уголках в базарные дни музеи местного края бывали переполнены простой публикой. Крестьяне сами стали приносить находки в музеи, все охотнее участвовали в опросах. Рос спрос на экскурсии. Специалисты отмечали появление новой фигуры (часто это учитель): «Появляясь неизбежно на всяком краеведческом съезде, эта скромная фигура «низового краеведа», иногда идущего туда за сотни верст пешком в мороз и вьюгу, питающегося чем придется, яснее и лучше всего дает утвердительный ответ на вопрос: да, краеведение проникло в глубину народных масс».
Однако власть совсем не собиралась отдавать дело культурного строительства в чужие руки. До поры до времени она нуждалась в опыте краеведов. Но это время кончилось. Журнал «Краеведение» прекратился в конце 1929 г., на его месте появилось совсем другое издание: «Советское краеведение».
Мотив воспитательно-образовательный
Старая школа как транслятор прежних ценностей была упразднена. Новая объявлена, но не явлена. И с ценностями, и со способами их передачи, да и с кадрами для этого процесса было непонятно. Главная цель, однако, была ясна – в школе должны воспитываться настоящие советские люди. Большевики действовали быстро и настойчиво – уже в конце лета 1918 г. была введена единая трудовая советская школа I и II ступени. Началось время экспериментов.
А.В. Луначарский (в центре) среди молодых рабочих, приезжавших на экскурсию в музей «Астафьево» на ст. Щербинка под Подольском
Учебников не было. Методик не было. В начальной школе было введено не предметное, а комплексное обучение – изучение отдельных явлений с точки зрения разных наук. Тут и вспомнили про дореволюционный опыт образовательных экскурсий. В 1919 г. были созданы экскурсионные секции при Отделе единой трудовой школы Наркомпроса. В 1920-м – Экскурсионное бюро при Наркомате просвещения РСФСР.
Летом 1919 г. заработали первые шесть загородных естественно-исторических станций для школьных экскурсий под Петербургом. В январе 1920 г. была организована Центральная станция гуманитарных экскурсий с общежитием на 60 человек и питанием. К 1921 г. в городе было открыто 15 экскурсионных станций. Счет экскурсантов пошел на десятки тысяч человек. При этом даже естественно-исторические экскурсии были идеологизированы: они объявлялись «наилучшим средством к познанию окружающего нас мира», развивающим «зоркость глаза», обостряющим внимание и будящим «пытливость нашего ума». Но главное, они помогали «разгонять тот туман суеверий, которым, к сожалению, окутано еще наше общество», и способствовали «утверждению материалистического мировоззрения».
Отзыв Комиссариата народного просвещения об экскурсионной деятельности в 1923 г. был в вышей мере положительным: «Развитие экскурсионного дела в Петрограде является одним из наиболее крупных педагогических достижений революции. Организация целой сети экскурсионных станций различного типа, детальное изучение местности в целях ее педагогического использования, подготовка кадров руководителей экскурсий, разработка и популяризация методов экскурсионного дела и огромное количество пропущенных школьных групп – все это совершенно несравнимо с тем, что имеет в этой области прежняя школа дореволюционного времени».
Дело вышло далеко за пределы Петрограда. Например, в журнале «Крым» автор пропагандировал поездки, увязанные с общим учебным планом и (изредка) субсидируемые Наркомпросом. Каждое место для экскурсий, по его словам, имело свой «уклон»: «экскурсия на Сев. Кавказ или Донбасс – с производственным уклоном, по Москве и в Ленинград с Волховстроем – с историко-революционным и культурно-историческим уклоном», в Крыму же «наиболее ярким окажется материал сельскохозяйственный и мировидческий».
Помимо познавательной функции такая экскурсия обещала значительный социальный опыт: от сплочения коллектива в преодолении трудностей поездки (постель везли с собой) до смычек с представителями местного населения. Уже в середине 1920-х выяснилось, что дело это эффективное, но затратное, денег для инвестиций в будущее не было, надо было следить за настоящим, и тогда взгляд практиков экскурсионного движения обратился к тем, для кого было придумано специальное слово «внешкольник».
Мотив политический
Приоритетной категорией экскурсантов стали рабочие и крестьяне – их надо было не только просвещать, но и агитировать. За советскую власть, конечно. Старый большевик В.П. Антонов-Саратовский, клеймя буржуазный туризм («забава, попытка уйти от нудной скуки паразитической жизни»), противопоставлял ему туризм советский, который, «составляя часть культурной работы, является глубоко политическим явлением – это новая форма классовой борьбы и в то же время – социалистического строительства».
Организации всесоюзного масштаба – Объединенное экскурсионное бюро Наркомпроса, Отдел дальних экскурсий и Российское общество туристов – были ориентированы именно на «внешкольников».
Для них выпускалась «Библиотека пролетарского туриста»: новые путеводители, где излагались «наиболее важные сведения по истории национальной борьбы, из истории революций в частности и в особенности – из революций 1905–1907 гг., Февральской и Октябрьской, последующих лет Гражданской войны и из истории партии, сведения о революционных памятниках и музеях».
Красноармейцы слушают экскурсовода на берегу Невы
Для них с 1925 г. в Ленинграде выходил убогий, но массовый «Спутник экскурсанта» с объяснениями, что надо смотреть и как надо видеть. Передовица под заголовком «Ленин и культурная революция» здесь сообщала: «Наличие необходимой культурной подготовки – вот то необходимое звено в цепи преобразований, без которого капитализм нам не искоренить. Отсюда одной из самых очередных задач советского строительства В.И. Ленин выдвигал задачу культурного подъема». «Воля масс к победе на культурном фронте», согласно ленинским заветам, оказалась так велика, что привела сотни тысяч людей на рабфаки и… на экскурсии. «С каждым годом все увеличивается поток рабочих и крестьян в музеи… Ежегодная посещаемость музеев в Ленинграде приближается к трем четвертям миллиона человек. Широкой волной толпы экскурсантов затопляют когда-то пустынные залы Эрмитажа, Зимнего дворца, Русского музея, музея Академии наук. Огромные массы приобщаются к знаниям нашего революционного прошлого в Музее революции. Пролетариат должен знать все». Если Зимний дворец в 1923 г. посещали 2–3 экскурсии по воскресеньям, то в 1925-м здесь побывало 130 000 человек.
Синонимом «экскурсии» стала «пропаганда»; экскурсии концентрировались вокруг «красных» дат из истории революционного движения. К очередным Ленинским дням в Ленинграде, например, рекомендовались следующие экскурсии: «От Февраля к Октябрю» (Таврический дворец и Смольный); «Интернационал и Ленин. От Февраля к Октябрю по Ленинским путям» (Музей революции); «Ленин и I Совет рабочих депутатов» (Вольно-Экономическое общество); «Зимний дворец и Октябрь» (Исторические комнаты Зимнего дворца); «Наши достижения» (рабочая столовая, районная библиотека, Комвуз, Совпартшкола, Волховстрой и др.).
«На местах» инициативу развивали. В Свердловске, например, были экскурсии «Свердловск – столица красного Урала» или «За новый быт» (по рабочим культурным организациям, детучреждениям, домам отдыха и местам рабочего строительства). Активными и эффективными центрами «культурной работы» стали Ярославль, Пермь, Нижний Новгород, Тула, Киев, Крым, Северный Кавказ.
Слово «экскурсия» (как просвещение) перестало включать в себя понятие экспедиции (как исследования). Экскурсии превращались в массовую интерактивную игру: «Революционное краеведчество районов – такова одна из задач экскурскружков, благодаря которой, быть может, весь город при тщательно разработанных маршрутах, путем установления определенных и многочисленных мемориальных пунктов, на живом исследовании каменной ткани города даст возможность вновь и вновь пережить необычайные в своей исторической неповторимости и прекрасной всегдашней свежести боевые уроки революционной борьбы».
Такое важное дело не могло долго оставаться вне партийной заботы. В декабре 1926 г. Московским комитетом комсомола вместе с «Комсомольской правдой» и МГСПС была организована первая массовая экскурсия – около 300 человек – на строительство Волховской ГЭС: туда был отправлен специальный поезд (энтузиасты-экскурсанты без электричества и постельного белья провели в пути четыре ночи). В конце января 1927 г. было создано Бюро туризма при МК комсомола, в 1928-м – Бюро туризма при ЦК ВЛКСМ, а в 1929 г. Российское общество туристов переименовывается в Общество пролетарского туризма РСФСР.
