Что-то сказочное, что-то не из нашего времени. И все же за дверью кузницы двадцать первый век, шумный измайловский «Вернисаж» с любопытными иностранцами, продавцами всякой всячины и восторженными детьми. Кузнец нашего времени попадает в хрестоматийный образ лишь отчасти: среднего роста парень лет двадцати пяти – тридцати, со всклокоченной бородкой, в черной бандане и прожженном фартуке. Не могучий – скорее, жилистый. Когда Виктор Мизгирев начинает орудовать молотом, все шероховатости надуманного образа стираются: перед нами – самый настоящий кузнец. Как из сказок, но наяву.
– Я в кузницу попал поздновато. Тогда еще жил в Великом Устюге, реставрировал мебель, – Виктор, не прерывая рассказ, методично крошит куски каменного угля и подкармливает горн. – Как-то раз мне понадобилась одна стамеска хитрой формы. В магазинах такой нет, только самому делать. Ну, я пришел к нашему местному кузнецу, попросил. А у него страда, он от горна трое суток не отходил. Показал мне на наковальню, на молоты и сказал: «Надо будет, сам сделаешь».
Не совсем понятно, что тут сработало больше – необходимость, врожденная целеустремленность или воспитание. В семь лет дед со словами: «Все, взрослый. Теперь дрова – твоя обязанность», – вручил Виктору топор.
– Сперва начал рубить, потом тесать. К двенадцати сложил свою первую баню. К восемнадцати – первую избу.
К двадцати семи Виктор освоил больше десятка специальностей. Столярное и ювелирное дело, резьба по кости, рогу и бересте. Случайный визит в кузницу обернулся для Виктора новой профессией. И она стала главной. За время жизни в родном Великом Устюге у него были и своя страда, и свои бессонные сутки у горна. «А как еще, когда тебе приносят десяток лемехов – и все буквой зю. И чтоб к утру были прямые».
– Сейчас мы с тобой мой фирменный гвоздь соорудим, – Виктор подает мне в руки здоровенный молот. – Будешь у меня молотобойцем.
Виктор ловко выхватывает раскаленную добела заготовку из горна и начинает ударами молота превращать ее в гвоздь. Металл тянется, во все стороны искрами разлетается окалина. Внезапно дверь в кузницу распахивается, и вместе со звуками улицы внутрь врывается ватага ребятишек. Дети смотрят на кузнеца с восхищением. Кузнец на детей – с суровой строгостью.
– Руки в горн не совать. Знаете, какая там температура? – дети что-то нечленораздельно лопочут. – Не сильно меньше, чем на Солнце. А питается горн углем. Каменный уголь несколько миллионов лет назад стоял торчком и шумел листьями.
Дети выходят из кузницы под впечатлением. Кажется, этот пятиминутный урок металлургии, физики, астрономии и геологии они запомнят на всю жизнь.
– Все, хватит стоять. Берись за молот. Будем с тобой на шляпке гвоздя лицо делать. Как будешь бить, такое лицо и получится. Вроде как портрет твоего характера.
«Бей аккуратно… Аккуратно… Эх, смазал. Ну, значит, будет у него нос картошкой». Постепенно на шляпке гвоздя размером с ладонь появляются черты лица: кустистые брови, круглый нос, щетка усов.
– Можно ковать каминные решетки, разный инструмент, сувенирные розы. Их чаще всего заказывают. Но такие вещи я особенно люблю делать. Иногда возьмешь кусок железа, начнешь его на наковальне мякать… В итоге получается дракон. С гвоздями этими тоже интересно получается: я их штук двадцать сделал, и у всех выражения разные.
Странно было бы предположить, что у не просто кузнеца личная жизнь сложится как-то обыденно. Жену он себе нашел тоже из мастеровых – мастерицу-гончара Елену. Свадьбу справили в костюмах Русского Севера XVI в.: меха, золотное шитье и речной жемчуг. Платья из салонов вечерней моды за чемодан денег на этом фоне смотрелись как безвкусные дешевые тряпочки. Когда у Вити с Леной появилась дочка, то на вопрос «как назовете?» счастливые родители отвечали: «Папа – кузнец, мама – гончар. Дочка, значит, Металлокерамика». Назвали Ариной.
– Очень хочу с семьей домой вернуться, в Великий Устюг. У нас там места красивейшие, – Виктор начинает с мечтательным выражением лица вспоминать детали декора великоустюжских храмов, да так, что краеведы и архитекторы отдыхают. – А люди у нас какие! Добрые, отзывчивые. И все очень мастеровые. Вот у меня, к примеру, фамилия редкая – просто проследить родословную. Я точно знаю: у меня в роду крепостных не было, только свободные. И все – мастера. У нас же много было своих промыслов. Шемоготская прорезная береста, например, только у нас есть. Раньше в городе было училище, там получали специальность «народные промыслы». Я как раз по ней учился, защищался по прорезной бересте. А сейчас нет этого училища – разогнали. Мастера все сами по себе, новые люди в промыслы не идут. Все говорят: «Дед Мороз, Дед Мороз». А я хочу в Устюге город мастеров сделать – собрать толковых ребят и показать, чем на самом деле велик Великий Устюг… А вот и гвоздь твой готов!
Виктор опускает готовый гвоздь в бочку с водой, та шипит и обильно испаряется. Кузнец встряхивает остуженный гвоздь и протягивает мне. С его шляпки на меня пронзительными железными глазами смотрит изображение то ли меня самого, то ли кузнеца-художника Виктора Мизгирева.
