Известная культурным многообразием Азербайджанская республика, как радушный
и гостеприимный хозяин, готова приютить, накормить и обогреть любого путника. И как при этом не показать гостю чудеса природы и творения рук человеческих, когда они простираются от пучин Хазарского моря и равнин Прикаспия до южных отрогов Кавказа и повествуют о Времени – от Заратустры до наших дней.
Если когда-нибудь будешь в Азербайджане, обязательно побывай в Лагиче. Это безумно красивое место. Только дорога страшенная в горах… – наставляла знакомая журналистка.
Я и забыл про тот давнишний разговор, когда наяву оказался в Закавказье и бесконечно добродушные друзья-азербайджанцы мне сказали:
– Сегодня поедешь в Лагич. Волшебное место! Такого ты еще не видел. Там живет совсем другой народ, у них свой язык – иранский, свои обычаи и традиции. Тысячу лет назад ушли с долины в горы и остались там. Возвращаться не хотят.
За окном машины как раз та самая кошмарная дорога из забытого разговора. Справа стена, с которой падают мелкие и не очень мелкие камушки. Слева обрыв куда сыпется дорога…
– Это еще автобан… Ты просто избалован лужковскими дорогами. Смотри. – Ильчин, мой лагичский гид, показывает мне на противоположную сторону ущелья.
Там, по невероятным откосам, пробирается стадо овец. Они прыгают с камня на камень с завидной ловкостью. А впереди – чабан. Он не спешит. Под чуть заметной тропинкой в нескольких местах виднеется булыжная кладка. На нее мне и показывает Ильчин:
– Еще пятьдесят лет назад дорога была там. Только пешком да на лошадях и добирались из Лагича. Сейчас, вон, автобус пустили.
На дороге действительно показался оранжевый ПАЗик. Он не менее виртуозно перепрыгивал через рытвины, тормозил прямо над обрывом. Автобусная джигитовка! Из-за скалы появляются косые крыши Лагича и башенка минарета над ними.
Когда-то давным-давно эта часть Закавказья принадлежала Сасанидской державе. Одно из иранских племен звалось лагич. Иранской империи не стало, а вот люди остались здесь, ушли в горы Большого Кавказа подальше от исторических катаклизмов. Среди горных хребтов они построили целый город. Погруженный в среду тюркоговорящего большинства этого края – азербайджанцев, их язык стал причудливым коктейлем фарси и наречий тюркского. На этом языке они общаются между собой, и никто из жителей равнины не понимает их разговоров.
До середины прошлого века в Лагич не было дорог, и изоляция позволила людям сохранить своеобразие и уникальность культуры.
Сегодня многие горские деревни пустеют, поэтому Лагич объявили заповедником. Но это не музей мертвых «вещей». Жизнь здесь течет своим чередом по-прежнему. Лишенные земельных угодий, местные жители издревле занимались ремеслами и продавали вещи в кишлаках на равнине. Там покупали продукты.
Машин в Лагиче не видно. Большинство жителей ездят по старинке на лошадях. На них и в горы за дровами, и на равнину за продуктами. Так же, на лошадях, сотни лет из Лагича по Закавказью и Передней Азии, от Кавказских гор и до иранских просторов вместе с коврами, медными кувшинами и кинжалами расходилась слава местных мастеров. Существовала даже профессия – чалвадар. Это были люди, купцы-посредники, которые вывозили из Лагича все виды творчества местных жителей.
Чистая и древняя канва
Семьи, которые ткали ковры, выделывали кожи и чеканили металл, бережно хранят умение, передают его из поколение в поколение. Мальчик в семье чеканщика становился чеканщиком. Дочка у ткачихи с детства садилась за станок.
В советское время, согласно веяниям коллективизации, ткачих согнали в ковроткаческие цеха, поставили ряды станков и обязали перевыполнять план. Мастеров единоличников не поощряли, наверное поэтому от десятков ремесел выжило всего несколько. Один цех ткачих до сих пор работает. Сотни девушек прядут ковры. Девичьи руки мельтешат так быстро, что узор появляется прямо на глазах.
Не секрет, что жизнь в Азербайджанской Республике только налаживается после тяжелых девяностых годов, поэтому девушки рады работе здесь – народное творчество всегда пользуется спросом. Ковровый цех, похоже, единственное стабильно работающее предприятие. В какой-то момент кажется, что здесь собрались все женщины Лагича.
– Знаешь, только это не совсем искусство, – вдруг охлаждает мой восторг Ильчин. – По идее, узор каждого ковра – это оригинальное произведение, созданное самой ткачихой. Она должна выстрадать его! Как художник! Как поэт! – за порогом цеха он почти кричит от возмущения. – Здесь же работают по шаблонам. Но я тебя познакомлю с Гюльтачин – вот она мастер! Ее сюда звали работать, но она не пошла – молодец. Сама на себя работает. На икусство.
Западные туристы шагают впереди!
Ильчин отстает от меня – увидел знакомого. Я ловлю его слова, пытаюсь расшифровать хоть и родственный русскому, но ломанный фарси. Похоже, говорит, что журналист из Москвы приехал. Здесь это новость. Большинство местных жителей свободно говорит на русском и для них Москва такой же центр мира, каким он был двадцать лет назад. Менталитет людей совершенно не изменился, они прямо говорят, что «тогда» было хорошо, не то, что сейчас.
Туристы в Лагиче, по большей части – иностранцы. Едут автобусами, молодежь с рюкзаками и палатками. Здесь можно зайти в любой дом – накормят, напоят, спать уложат и даже не спросят кто ты и откуда. Кавказ несмотря на тяжелую жизнь остался Кавказом – сохранил гостеприимство. Для иностранцев это экзотика, какой не найдешь нигде в Европе. Из России в Азербайджан пока не едут – боятся. Чего – не понятно.
– Мы пришли, – Ильчин стучится в толстые деревянные двери, хотя они, впрочем, открыты. Никто в Лагиче и не думает закрывать их на засов – здесь не принято воровать. Любой вошедший – гость.
Дом Гюльтачин похож на небольшую крепость. С улицы виден только высокий каменный забор, а внутри замкнутый мирок, с зеленым садом и уютным сельским двором. Гюльтачин-искусница работает по «ручной» технологии. Поэтому и идут люди к ней, заказывают свои портреты и сюжеты из священных книг. Скоро у Гюльтачин появится свой сайт в Интернете, друзья обещали помочь.
– Меня мать учила с шести лет за станком сидеть. К тому же я еще и рисую. По своим наброскам ковры и делаю.
По профессии Гюльтачин учительница. Ковры – ее хобби и возможность заработать. Она одна из немногих, кто продолжает традицию местных ткачих. Все ее ковры индивидуальны. Ее ковры – ее отражение, ее настроение. Она показывает мне мрачный ковер в темной тональности и объясняет, что в те дни было плохое настороение, поссорилась с кем-то. А вот этот яркий солнечный – тут радость. Ковры бывают разные – рельефные, сюжетные со сценами из древних восточных преданий. На любимом ковре Гюльтачин изобразила Омара Хайяма и его возлюбленную среди райских цветов.
Золото – металл роскоши, медь – металл жизни
Издревле известная в Восточном Закавказье медная утварь изготовлялись в средневековых Гяндже, Шемахе, Кубе и других городах. Но самый известный на Кавказе центр «медных мастеров» – Лагич. Старожилы рассказывали, что в конце XIX – начале XX веков здесь работали полторы сотни медных мастерских. Основа их орнамента – сложная композиция различных тем с прямыми и ломаными линиями с множеством точек, треугольников, ромбов, других геометрических фигур. Их дополняли флористические мотивы, изображения птиц и животных, позднее – солнца и людей. На каждом изделии автор вплетал в орнамент личное клеймо, имя, дату и место изготовления в виде финифти арабских письмен.
Чеканщики также продолжают дело предков. Изделия выставляются на улице около мастерской. Блюда, чаши и кувшины покупают сами жители Лагича, в любом доме используется местная посуда. Либо их покупают туристы.
Мы с Ильчином тоже заходим в чайхану согреться терпко-сладким горным чаем, попробовать местные восточные сладости. Они здесь тоже особые, лагичские.
Через окно Ильчин показывает мне вершины:
– Это гора Фит, а напротив нее Ниал-даг. Они закрывают Лагич от всего мира. В древние времена граница Лагича проходила как раз по этим хребтам. А на горе Фит, что значит свист, стояла крепость. Там, похоже, жили люди, которые следили за внешними рубежами страны. И если кто-то приближался, они громким свистом предупреждали жителей об опасности. Сейчас от крепости остались только руины.
Темнеет в горах быстро. Последние лучи из-за Ниал-дага окрашивают хребты розовым светом, и наступает темнота. Город засыпает. И я верю, что пройдет тысяча лет, а Лагич по-прежнему будет хранить свое очарование, свой язык и неповторимость таланта людей, сделавших городскую жизнь на горном хребте своим ремеслом.
Не Рим, но город
Пока мы пробираемся по улочкам Лагича к дому Гюльтачин, Ильчин рассказывает историю их селения.
– Вообще-то Лагич это не село, не деревня. Лагич – город! Когда наши предки персы поселились здесь, они тщательно распланировали будущие постройки…
Здесь занимались всяким ремеслом – кожевенным, медным, пряли шелка и ткали ковры. Лагич жил обособлено от всего мира и должен был обеспечивать себя всем необходимым. Всего в начале века насчитывалось около восьмидесяти ремесел. Около трехсот мастеров держали цеха. Тогда в городе жило почти десять тысяч жителей. Сегодня значительно меньше, все-таки молодежь уезжает в большие города. В Лагиче семь районов. В каждом мечеть, площадь, баня, родник… В советское время одну из мечетей переделали под музей. В стенах храма собраны все старинные ремесла Лагича. Другую отдали ткачихам, остальные просто использовали как склад.
Узкие переулки Лагича похожи на каменные колодцы. Дорога, стены домов – все из камней. Видимо, тех самых, что река приносит с окрестных гор в половодье. Удивительно, как люди смогли приспособиться к суровой природе. Смогли найти единственный путь, сохранили лицо несмотря на многие века трудностей.
– А под улицами проложена канализация – прерывает мои размышления Ильчин. – Со всех домов потоки собираются в огромную трубу и уходят куда-то далеко в ущелье. Где она кончается, никто не знает. Как в Древнем Риме, – не без гордости произносит мой друг-проводник.
Клуб, длиною в жизнь
“Что смотришь, сынок – мы так отдыхаем.” К вечеру местные жители собираются на площади. Они просто стоят вдоль стен, перебрасываются редкими, но весомыми фразами. Старики сидят в чайхане. Там они до ночи тянут чаи из грушевидных стаканчиков с сахаром непременно вприкуску. Обсудят новости, может включат телевизор с очередным мексиканским сериалом или сыграют партию другую в нарды, иначе – “шиш-беш” (самый известный, пожалуй, пример сочетания иранского с тюркским — “шесть на пять”). Чайхана – это едва ли не образ жизни – здесь почти не бывает женщин, эдакое мужское несуетное сообщество любителей чая.
Тимур Дамиров
фото автора
