Вячеслав Запольских — русский прозаик и журналист. Окончил Пермский университет с дипломом филолога. Живет в Перми. Является автором цикла повестей детской научной фантастики – «Планета имени шестого «Б» и «Как поймать длиннозавра», объединенных в сборник «Планета имени шестого «Б» (1989), а также рассказов – «Здравствуйте, хозяйка!» (1987), «Зеленый одеколон» (1987).
Во времена Строгановых на Урале заводов без плотин и, соответственно, прудов не существовало. На Очерском пруду расположено знаменитое произведение монументальной пропаганды, которое очень любят запечатлевать своими «никонами» антисоветски настроенные фотографы.
Конечно, впечатляет: бетонные серп и молот посреди бескрайней водной глади. Этакая аллегория тоталитаризма и соц-арта. На самом деле бескрайняя гладь – это подлог. Монумент расположен совсем рядом с бережком. Совсем не тоталитарно. Даже ностальгично. Рядом еще один монумент. Ведущим советским профессиям. Металлург с длинной сталеразливательной ложкой, колхозница со снопом, космонавт с гермошлемом.
Случается, летом воду в пруду спускают. Метра этак на четыре. Тогда монументы открываются взору вместе со своими постаментами, уходящими в обнажившееся дно бетонными корнями. Можно даже подойти вплотную, если не раздражает скрип мириад речных ракушек под подошвами. Ракушки эти исключительно полезные, они очищают в пруду воду. Но когда задвижки плотины широко распахиваются и уровень пруда понижается, моллюски оказываются под палящим летним солнцем и гибнут в неисчислимых количествах. Запах при этом стоит такой тяжелый, что в июльскую жару к берегу подойти не всякий решится.
В Очере имеется интересный краеведческий музей. Там можно увидеть пятиведерный самовар, гигантский лапоть, в который без остатка войдет упитанный первоклассник, а также уникальный складной походный староверческий иконостас. На его реставрацию потратили 30 тысяч рублей, сумма по очерским масштабам олигархическая.
Памятник классицизма, храм Михаила Архангела, освящен еще в 1841 г. А в 1887-м мастеровые очерского завода изготовили металлическую кованую лестницу, которая ведет на второй этаж храма. Лестница сама по себе – произведение искусства. Но есть еще предание: если по ее ступенькам подниматься каким-то особым образом, то ступеньки эти будут издавать музыкальные звуки, которые сложатся в мелодию. Правда, древняя партитура никому из нынешних очерцев неизвестна и ступеньки, правду сказать, только дисгармонично скрипят и лязгают.
В древние времена заводские мастеровые вообще любили демонстрировать свою технологическую удаль. Строили и запускали в пруд маленькие пароходики-стимботы. Главная достопримечательность Очера – солнечные часы – тоже изделие местного прецизионного искусства. Они заботливо вычищены, огорожены фигурной литой решеткой, а вокруг разбит скверик. Правда, переулок, где они стоят, остается заштатным и безлюдным, но когда-то он был торговой дорогой, которую не могли миновать ни прибывающие в Очер купцы, ни местные торговцы, вывозившие свой товар. Потому-то солнечный времяуказатель и поместили там, где, не умолкая, скрипели купеческие подводы, и всякий коммерсант мог уразуметь, который таперича о’клок.
Вообще жители Очера склонны к мифам и легендам. Они утверждают, что Очер – это то самое место, где чудь белоглазая ушла под землю. На крыше здания строгановской конторы горного округа громоздится четырехугольная надстройка. «Это, – говорят, – дозорная противопожарная башня. Там четыре колокола висело. С какой стороны колокол зазвонит, в ту сторону и бежать с ведрами, топорами и баграми». Ловко придумано, ага? Одно непонятно – как можно было различить, какой именно из колоколов принялся трезвонить.
Павел Строганов, сын основателя очерского завода, во времена Французской революции вместе со своим гувернером оказался в Париже, увлекся идеями либертэ, эгалитэ, фратернитэ и даже сделался членом Якобинского клуба. Молодой граф, которого домашние еще недавно ласково называли «Попо», взял себе демократичный псевдоним «гражданин Очер». Впоследствии Павел Александрович стал одним из идеологов либеральных реформ Александа I – что не помешало ему доблестно драться с вооруженными представителями передовых общественных взглядов при Аустерлице, Бородине и Лейпциге.
Окрестные леса готовят немало сюрпризов рыболовам и охотникам. Пробираясь по топкому речному берегу, мимо тяжелой ряски, затянувшей бобровые запруды, или карабкаясь вверх по осыпям холмов, обороняющихся засеками треснувших и упавших стволов, они вдруг ныряют в стелющийся по низинам изнуряюще пьяный папоротниковый дух. Упрямо прорастает это растение-пережиток из палеозойского тлена. Кажется, если закинуть удочку в лесную речку, то вместо ожидаемого хариуса крючок может откусить мощная нижняя челюсть древней рыбы платисомуса. Далеко от цивилизации, среди живущего своей жизнью диколесья безвозвратность времени неощутима, и вполне проницаемой оказывается грань между объективностью календаря и призрачным существованием вымерших звероящеров. Хруст сухого валежника выдает приближение хищника: может, это крадется лиса, а может, подбирается криволапый биармозух с далеко забегающими на нижнюю губу саблями клыков.
На окраине Очера возвышается знаменитая гора Кокуй. Точнее, полгоры. Вторую половину аккуратно срезали, когда строили дорогу. Открытый взглядам разрез уцелевшей «горбушки» являет собой геологическую летопись последних 300 млн лет очерской истории. Поскольку тоненький слойчик кайнозоя цепляется за самые корни растущих на Кокуе елок,можно сделать вывод, что легенды и мифы очерцев берут свое начало в палеозойской эре. Кокуй – это десяток вертикальных метров слоистого палеозоя. Медистые песчаники перемежаются ярусами окаменевших деревьев.
В конце 50-х годов прошлого века в окрестностях Очера, на Ежовском холме, были раскопаны останки звероящеров, обитавших здесь в пермский период палеозойской эры. Находки вошли в мировые справочники по палеонтологии. Итог подвел знаменитый палеонтолог и писатель- фантаст Иван Ефремов: «Раскопок лучше очерских не было, нет и никогда не будет!»
Ежовский холм будто таил в себе множество безмолвных рассказчиков, умей только слушать: обломки окаменевших стволов растений, отпечатки ветвей и листьев, двустворчатых пресноводных моллюсков, черепа земноводных лабиринтодонтов. Едва слышное журчание маленькой речушки Сосновки вдруг превращается в полноводный шум реки. Именно здесь она впадала когда-то в Приуральское море. В окутанных сырым туманом прибрежных зарослях угадывается тяжелая безухая голова ивантозавра; пермский гад своими широкими лапами топчется на болотистом берегу, обследуя, не спрятался ли где-нибудь в дупле рухнувшего лепидодендрона перепуганный молодой лабиринтодонт. Хищник мог и в речную заводь за полуметровой треугольной рыбиной нырнуть, если та вдруг всплескивала мощным плавником, или рискнуть напасть на шестиметрового бегемотоподобного эстемменозуха. Эти «венценосные» звероящеры, черепа которых были усеяны диковинными выростами и раздвоенными рожками, редко выбирались на сушу, предпочитая бултыхаться в заводях. Тревожа палеозойские джунгли, проносится двуногий хтомалопор, изящно балансируя длинным хвостом. На Ежовском холме время возвращается вспять, и снова дышит древняя жизнь.
Когда в 1991 г. отмечали двухсотлетний юбилей введения Родериком Импи Мурчисоном термина «пермский период» в научную практику, то к Кокую подвезли целый автобус иностранных палеонтологов. «Как они выскочат! Как в гору-то кинутся! – вспоминают местные жители. – Склон обсели и принялись долбиться как дятлы».
Это иностранцы себе на память кусочки окаменевших палеозойских деревьев выколупывали. Признаться, и я у подножия Кокуя две окаменелости подобрал. Демонстрирую теперь гостям. Вот это, говорю, была сигиллярия, а это – гинкговое дерево. Им по двести тридцать миллионов лет!
Недавно рядом с очерским музеем открылся Парк пермского периода. Там установили три небольшие металлические скульптуры звероящеров: эотитанозуха, аноплозуха и ивантозавра. А через пару месяцев – и эстемменозуха завезли и водрузили, хоть и не в «натуральную величину», как обещались (все-таки монстр был шестиметровой длины), но в масштабе 1 к 2, что тоже немало.
Приурочили открытие парка звероящеров к первому сентября. Двор очерского музея мало-помалу распухал, туда после «первого звонка» мамаши и папаши притаскивали своих первоклассников, а их младших братьев и сестер прикатывали в колясках. Учителя пригнали балбесов- старшеклассников. Все жужжало, гудело, но никак не могло начаться.
Захожу в фойе музея, там какая-то музейная дама копается над поролоновым эстемменозухом. В смысле, над человеком, запакованным в зеленый костюм эстемменозуха. И кажется мне, что из эстемменозуховых глубин доносится женский писк.
– А кто это у вас там внутри? – интересуюсь у музейщицы- упаковщицы. – Похоже, что дама?
– Дама, – упавшим голосом соглашается музейщица.
– Вот ведь как у нас, в России, – философически замечаю, – всегда самая трудная работа достается женщине. Как вас зовут??? – кричу в эстемменозуха.
– Вера Михайловна, смотритель, – отзывается эстемменозух.
– А где такой шикарный костюм достали? Ведь эстемменозух – не тираннозавр какой-нибудь, живность малоизвестная, наверняка специально пришлось шить.
– Да костюм вообще-то бэушный, мы его в Перми купили, – извиняющимся тоном говорит музейщица и быстрыми стежками прихватывает прореху на спине звероящера.
Если на репортажном снимке с открытия Парка пермского периода вы разглядите зеленое поролоновое чудовище, знайте: внутри него простая русская женщина Вера Михайловна, смотрительница музея.
Может быть, это был ее звездный час.
Очер – городок преимущественно мастеровой, купеческих понтов, как в Кунгуре или Осе, здесь не встретишь. Пролетарский имидж райцентра не так давно оттенялся стационарным транспарантом на ларьке:
«ТОВАР В ДОЛГ НЕ ОТПУСКАЕМ».
Прошло время. Теперь самый интересный очерский ларек – который с вывеской:
«ПИВНАЯ ЛАВКА № 1». № 2, как вы догадываетесь, не существует
