… Когда-то здесь бушевали страсти, нарушали запреты, проливали кровь, сходили с ума от любви и ревности, мстили за погубленную молодость. Здесь совершали дерзкие поступки, плели интриги, спасались от смерти и умирали во цвете лет. И сегодня даже представить себе трудно, что за холодными белокаменными отчужденно-независимыми стенами Покровского и Спасо-Евфимьевского монастырей вершились судьбы России.
… Меня в свое время поразило, что практически до середины ХХ века Суздаль не был широко известен русской интеллигенции. Город абсолютно незаслуженно обходят вниманием даже когда во второй половине ХIХ века возникает интерес к русской истории – появляется псевдорусский стиль в архитектуре, возрождаются древнерусские формы, художники начинают ездить по древнерусским городам, Рерих открывает Псков, кружок «Мир искусства» открывает Ростов Великий, древние города на Волге. Хотя о Владимиро-Суздальской Руси знали все – она входила в школьную программу по истории. Но может быть, это культурное небытие уберегло Суздаль в годы воинствующего безбожия и сохранило его нам в почти неизмененном историческом облике.
Летопись упоминает о Суздале не как о населенном пункте и уж тем более не как о городе. Речь идет о некой местности – видимо, в те времена на территории современного города находились различные деревеньки, сельца, и т. д. Кстати, и сегодня Суздаль – город, у которого нет явно выраженного архитектурного центра. Есть места, архитектурные комплексы, на которые смотришь, и думаешь, что вот это – центр. Но стоит хоть немного пройти дальше, и видишь новый ансамбль, который тоже претендует на то, чтобы быть городским центром.
В XI – XII веках по периметру одного из древних поселений в излучине речки Каменки прокопали ров и насыпали земляные валы. На валах возвели рубленые стены. А внутри возникли княжий двор и собор – это и был Суздальский кремль. И кремлем эта часть города называется только потому, что там действительно был городской центр. Но сегодня этот район как настоящий кремль совершенно не воспринимается, хотя бы потому, что там нет никаких крепостных стен и башен. А вот валы сохранились: они выглядят как очень живописные холмы, окружающие деревянные домики с садами и огородами и белокаменный собор с палатами архиепископа. Кстати, если писать городской пейзаж – лучшего места не найти.
Но вот что выглядит как настоящий кремль, так это Спасо-Евфимьевский монастырь. Правда, этот величественный ансамбль, эта подлинная твердыня с мощными стенами и башнями – вовсе не кремль. Это даже не центр города, а его периферия. Монастырь стоит на северной окраине Суздаля на высоком берегу речки Каменки. А напротив него, в пойме – Покровский монастырь. Я нигде больше не встречал, чтобы два таких самодостаточных архитектурных ансамбля зрительно воспринимались практически как одно целое. И при этом не спорили друг с другом, а взаимодействовали.
Интересный момент: если находиться внутри Покровского монастыря, то тут есть места, где вместе с его сооружениями видны постройки второго, Спасо-Евфимьевского монастыря. Вид отсюда совершенно удивительный: за дальним планом возникает еще более дальний план, но при этом тот дальний план относится к совершенно другому ансамблю, и создается впечатление, будто эти монастыри едины. Когда это видишь, то кажется, что это не на самом деле. Такое пластическое богатство сродни гениальным иллюстрациям Ивана Билибина к русским сказкам.
Не знаю, было это так задумано создателями монастырей или все вышло случайно, но Спасо-Евфимьевский монастырь-крепость на высоком берегу – мужской, а внизу, в пойме – Покровский женский.
И, что совершенно невероятно, это физическое начало очень четко отражается в архитектуре. Спасо-Евфимьевский монастырь – строгий, красно-кирпичный, суровый, словно воин. А Покровский монастырь – очень лиричный, белый, в цвет невесты, и выглядит, словно лебедушка, плывущая по заливным лугам речки Каменки. И уже в этом заключена некая цельность, взаимосвязь двух начал – мужского и женского. Даже если человек не осознает этой аналогии – ощущение ее остается.
… История – странная штука. Этот «белый лебедь» был монастырем-узилищем для многих высокопоставленных женщин Древней Руси. Сюда ссылали неугодных жен. Он и возник-то, как место заточения несчастной Соломонии Сабуровой, первой жены Василия III (сына Ивана III – отца Ивана IV Грозного). У царя детей от Соломонии не было, и уже в весьма солидном возрасте, чтобы не передавать престол брату, Василий женился на Елене Глинской. А Соломонию насильно постригли и заточили в монастырь. Но несчастная женщина нашла способ уязвить своего обидчика – прошел слух, что в темнице у нее родился сын. А у Василия III и во втором браке – опять детей нет. Лишь много лет спустя, за три года до смерти мужа, Елена Глинская родила сына, будущего царя Ивана Грозного…
Спустя некоторое время прошел еще один слух – что мальчик Соломонии умер. В подклети монастырского собора есть его гробница. В ХХ веке ее вскрыли. Оказалось, что там кукла. И теперь иди-гадай: а был ли мальчик? С одной стороны, может быть, просто насолить хотели. А с другой стороны, – кто его знает, может, мальчик и был, и таким образом его спасали.
Другая несчастная узница Покровского монастыря – первая жена Петра Великого, Евдокия Лопухина. На мой взгляд, Петр – одна из самых зловещих фигур в нашей истории. И его обаяние, которое к нему привлекало и привлекает так много симпатий, в общем-то, обаяние сатанинское. Но если о государственных делах можно долго спорить, о том, каким он был человеком в жизни, красноречиво свидетельствует его отношение к первой супруге. Мало того, что Петр ее сослал – он ее и здесь «гнобил». Ну, казалось бы, не люба тебе жена, понесло тебя за немецкой юбкой, сбагрил благоверную с рук, заточил в монастырь – ну оставь ее хоть там в покое. Так нет ведь! Когда до него дошли слухи, что у нее в монастыре возникли не то чтобы отношения, а вроде какая-то душевная симпатия к кому-то, так Петр I этого бедолагу приказал на кол посадить. А Евдокию – в железа, на хлеб и воду…
Мужской Спасо-Евфимьевский монастырь знаменит в истории тем, что здесь находится родовая усыпальница князей Пожарских. Князь Дмитрий Пожарский, командующий вторым ополчением, освободил Москву от интервентов в 1612 году. Монастырь этот тоже был местом заточения – сюда ссылали еретиков. После революции монастыри массово превращались в концлагеря. Я в 1964 году застал там детскую колонию – по монастырским стенам шла колючая проволока. После войны в монастыре был лагерь пленных немцев – здесь как раз содержали фельдмаршала Паулюса. А еще раньше Спасо-Евфимьевский монастырь был местом заключения врагов народа.
Но прошло время, и монастыри избавились от жуткого наследия. И сегодня они радуют своей красотой тысячи людей. Наверное, об этом мечтали их создатели…
Наталья Головина
Никита Шангин – известный московский архитектор, автор проекта реконструкции Большого театра. А еще – он большой знаток русской архитектуры. Он считает, что в камнях монастырей, церквей и старинных домов «записана» самая правдивая история страны.
