Михаил Кожухов: «Я бы стал моряком!»

МАСТЕР ПО РАСКУРИВАНИЮ КАЛЬЯНА, РИКША, ПОГОНЩИК ЕЗДОВЫХ СОБАК, СБОРЩИК БОБОВ КАКАО… ПОЖАЛУЙ, НИКТО ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ НЕ ОСВОИЛ СТОЛЬКО ПРОФЕССИЙ, СКОЛЬКО ИЗВЕСТНЫЙ ТЕЛЕВЕДУЩИЙ МИХАИЛ КОЖУХОВ ЗА ЧЕТЫРЕ ГОДА СЪЕМОК ПРОГРАММЫ «В ПОИСКАХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ», ЗА КОТОРУЮ ПОЛУЧИЛ ВЫСШУЮ ТЕЛЕВИЗИОННУЮ ПРЕМИЮ ТЭФИ. РАНЕЕ – СОБКОР «КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЫ» В АФГАНИСТАНЕ И «ИЗВЕСТИЙ» – В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ, ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ ТОГДАШНЕГО ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ВЛАДИМИРА ПУТИНА, СЕЙЧАС – ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР ТЕЛЕКОМПАНИИ «КОНТРАСТ» И, НАКОНЕЦ, ПРЕЗИДЕНТ «КЛУБА ПУТЕШЕСТВИЙ МИХАИЛА КОЖУХОВА». СО ЗНАМЕНИТЫМ ПУТЕШЕСТВЕННИКОМ ВСТРЕТИЛАСЬ НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ МАРИНА КРУГЛЯКОВА.

– Вы объездили почти весь мир. Как считаете, «национальный характер» и «национальные черты» – это реальность или мифы?

– Национальный характер? Конечно, реальность. Другое дело – повсюду в Европе живут похожие, одинаково милые и доброжелательные люди. В их «картинке счастья» присутствуют одни и те же черты: благополучие семьи, здоровье родных, любимая работа. Но все-таки грек, скажем, шведу «не товарищ». Они по-разному смотрят на мир, разное в нем ценят и любят, живут «на разных скоростях».

– Было так, что ваши впечатления о народе не соответствовали мнению, сложившемуся о нем?

– Бывали приятные неожиданности. Например, англичане оказались гораздо более живыми и симпатичными, чем я представлял себе это раньше. А китайцы, наоборот, – более закрытыми и нетерпимыми к иностранцам, чем я предполагал.

– Национальный характер как-то отражается на национальной кухне?

– Мы любим пробовать экзотические блюда, но идеалом всегда остается кухня бабушки или мамы – их пирожки, ими приготовленный борщ. Национальная кухня в числе прочего помогает этносу сохранять самобытность. Но в какой степени это отражает национальный характер – не знаю. Не уверен, что фантастическая роскошь и разнообразие китайской кухни является отражением внутреннего мира китайца. Кроме того, земляне связаны между собой тысячами нитей. Так было всегда, но сейчас – особенно. Мы можем думать про себя все что угодно, но если не хотим себе врать, то должны признать: наше так называемое национальное блюдо –пельмени – придумали китайцы.

– Какое из блюд, которые вы пробовали, показалось вам наиболее экзотическим?

– Я перепробовал различные гадости, один вид которых обычно вызывает у людей отвращение. Немногие рискнут положить их в рот. Но без какого-либо отвращения вспоминаю, например, пауков-птицеедов в Камбодже. Их вкус очень похож на жареную курицу.

– Вы говорили, что коллекционируете впечатления, расскажите о наиболее ярких.

– Много чего было, но, наверное, одно из самых ярких зрительных впечатлений – это когда ранней весной вертолет Ми-24 идет на предельно малой высоте и на максимальной скорости над Афганистаном, и горы покрыты алым цветущим маком. Такое впечатление, будто кто-то рвет из-под тебя персидский ковер… Это одна из картинок, которые навсегда остались перед глазами.

– А какое из путешествий запомнилось больше остальных?

– Из последних, наверное, – круиз вокруг мыса Горн. Это одно из красивейших мест в мире и одно из тех путешествий, которые я рекомендую совершить всем, у кого есть такая возможность.

– По России путешествуете?

– У меня так: за границей я, как правило, работаю, а в России, как правило, отдыхаю. Я всю жизнь занимаюсь рафтингом – спортивным сплавом. Побывал в таких медвежьих углах, куда мало кто забирался, кроме таких же чокнутых на этом деле, как я. Долгое время я считал, что самое красивое место на свете – Приполярный Урал. Удивительные по форме горы, не похожие ни на какие другие, – чистая и суровая красота. Приполярный мало кто видел – туда сложно добираться. Надо или идти пешком более ста километров, либо лететь на вертолете. Но потом Приполярный Урал у меня отошел на второе место, а первое занял хребет Сихотэ-Алинь осенью. Это просто что-то невероятное! Если бы художник это нарисовал, его бы обвинили в пошлости и сказали, что столько красок не бывает. Но бывает.

Очень много мест, которые я вспоминаю и люблю, например, плато Путорана. Туда тоже можно добраться только на вертолете. Куда ни посмотри, в поле зрения – три водопада. Кроме того, для меня важна не только красивая природа, но и возможность выехать из Москвы, прочистить мозги, посмотреть на людей, поговорить с ними, узнать, как и чем они живут. Потому что мне прежде всего интересен человек на фоне достопримечательностей, а не наоборот.

– Расскажите о вашей последней поездке по России.

– Последняя поездка была довольно грустная. Я был в Охотске и поднимался к истокам реки Охоты. Приморье оставило очень печальное впечатление запустением, заброшенностью. Каким-то агрессивным хамством незнакомых людей, которое резко бросалось в глаза. А вот одним из приятных открытий недавнего времени стал Маньпупунёр – горные столбы невероятной красоты под Сыктывкаром. Это, конечно, чудо природы. Поразил Иволгинский дацан в Бурятии, точнее, история Хамбо-ламы Итигэлова. Человек умер в 1927 году, и с его телом с тех пор ничего не произошло. Сидит и смотрит на тебя… Это чудо находится за гранью моих представлений о природе и науке, о том, как устроен мир.

– Я поняла, что в поездках вы любите встречаться с людьми. Кого-то вспоминаете?

– Егеря, например, который работал на плато Путорана. Он лично отвечал за территорию в миллион квадратных километров. Жил там с красавицей женой, причем они оба городские, из Мурманска. Их рекорд изолированности – 18 месяцев. Полтора года не было вертолета! Представляете, вокруг нет никого – только они вдвоем. Чудовищно сложная жизнь. За каждым поленом надо ехать на снегоходе. То, что вырастил или убил, – это и есть твоя еда. Когда я спросил, что его заставляет жить такой жизнью, егерь удивленно вскинул брови и сказал: «Ну, как же, у нас здесь путоранский снежный баран, он весной проходит туда, а осенью – обратно. Я его охраняю». Это такой забытый часовой на территории, площадь которой равна половине Европы. Я уважаю таких людей.

– Вы организовали «Клуб путешествий», расскажите о нем.

– Да, клуб скромно называется «Клуб путешествий Михаила Кожухова». Это туроператор, но мы отличаемся от других тем, что предлагаем привезти из отпуска, кроме загара и лишних килограммов, еще и яркие впечатления, которые останутся на всю жизнь. У нас уже разработано около 40 маршрутов, они в основном по местам «боев», а точнее – съемок моих программ по всему миру. Пока среди наших предложений преобладает экзотика – Латинская Америка, Африка, Юго-Восточная Азия.

В каждом нашем путешествии мы стараемся дать людям шанс позаниматься тем, что сейчас называют этнодайвингом – глубоким погружением в атмосферу и культуру других стран. Например, есть «ближнее зарубежье»: очень симпатичный маршрут по Грузии, такой теплый, домашний. В нем заложено мое понимание, как надо смотреть эту страну. Несколько очень интересных маршрутов по Армении, один из них вообще необычный – на джипах по потаенным уголкам. Конечно, кроме экзотики там есть и места, которые необходимо увидеть. Я, например, не представляю, как можно приехать в Ереван и пройти мимо Эчмиадзина.

– Что значит «мое понимание, как смотреть Грузию»? А Армению надо смотреть по-другому?

– В Грузии надо идти домой, а не в ресторан. Хотя грузины тебя в ресторан и не пригласят, только домой. Там соберутся все родственники и будут делать вид, что они так едят каждый день, чтобы произвести на тебя впечатление. Грузины отличаются от всего человечества счастливой способностью радоваться каждой секунде, делают это очень эмоционально и готовы делиться своей радостью со всем миром. Армяне деликатнее, сдержаннее. Они, при всех их достоинствах, не умеют так красиво говорить тосты, как грузины, но искренне убеждены, что история человечества началась с них.

– Маршруты по России в «Клубе путешествий» тоже есть?

– Есть несколько первых российских «ласточек». Несколько маршрутов на Байкал и за полярный круг. Последним я по-настоящему горжусь. Это поездка к оленеводам в Ямало-Ненецкий округ. Она позволяет не только побывать на празднике – Дне оленевода, что само по себе замечательно, но и дает возможность несколько дней пожить в реальном стойбище. Не в туристическом, которое построено рядом с городом, а в настоящем, где живут оленеводы и куда надо добираться на снегоходах. Где можно если не научиться, то хотя бы увидеть, как все это происходит, – как делают строганину, арканят оленя, шьют свои замечательные и красивые одежды… Меня просто восхищает такая возможность. Я искренне не понимаю, почему, когда мы объявили об этом маршруте, не выстроилась очередь до МКАД.

– Но ведь интерес к путешествиям по России не настолько велик, как к поездкам за рубеж…

– Пока отдых за границей популярнее по вполне понятным и объективным причинам. В последнее время у нас люди поняли, что туристический бизнес – это серьезная возможность заработать на хлеб и заниматься красивым и полезным делом. Повсюду в России есть уникальные места. Например, в Якутске музей льда ничуть не уступает знаменитому ледовому отелю в Швеции. На Катуни на Алтае просто туристический взрыв. Но это все немного… самодеятельность. Встать на ноги туризм сможет только при поддержке государства. Я не имею в виду, например, идиотский закон о том, что все маломерные суда должны быть оборудованы номерными знаками и иметь на борту ведро с песком и противопожарный багор. Когда этот «шедевр» вышел, спортивное сообщество, все, кто занимается рафтингом, хохотали. Как разместить на надувном катамаране всю эту бесполезную байду? Государство должно заниматься, например, лицензированием гидов, туристической разметкой территории, чтобы человек, который едет по дороге, понимал, что вот здесь – красивый монастырь, а за поворотом – древний курган и так далее. И еще: все говорят об этом, но никто не принимает никаких мер, чтобы отменить НДС на внутренние перелеты. Какой может быть туризм при такой стоимости перемещений? Разве что самому строить дирижабль и летать на нем.

– Назовете еще какие-то особенности путешествий по России?

– Их много. Где еще, кроме России, плату за гостиницу берут, когда вселяешься? Это просто стыд: тебя заведомо подозревают, что ты уедешь не расплатившись. А остальное – обычная наша необязательность. Вертолет может не прилететь, поезд – опоздать, тебе могут нахамить… а может быть, все будет прекрасно. Как повезет…

– Водные маршруты будете развивать, учитывая вашу страсть к рафтингу?

– Эту «территорию» я бы хотел оставить для себя. Она не имеет отношения к работе, съемкам и всему остальному – это мой способ «подзаряжать батарейки». Я сплавляюсь всю жизнь, потому что ничего другого в отпуске делать не умею.

– По какому принципу вы выбираете реки, по которым сплавляетесь?

– По принципу отсутствия цивилизации, по характеру препятствий, которые соответствуют уровню подготовки группы. По наличию рыбы в реке.

– А другие сплавляющиеся допускаются?

– Конечно, это же не моя частная речка. Есть несколько популярных рек, например, Охта в Карелии, Ока в Восточном Саяне. До них удобно добираться, там люди иногда стоят в очереди, чтобы пройти препятствие, – так много групп. Но эти речки мною уже давно пройдены, а в других местах такой толкотни все-таки не бывает. Хотя пару лет назад мы ходили в очень сложный поход по Туве, сплавлялись по реке Улуг-О. Она течет в очень узком ущелье, где только три-четыре крошечных места для ночевки. Там сошлись несколько групп, и мы ночевали буквально друг у друга «на головах».

– Сейчас настолько популярен рафтинг?

– Рафтинг – слово не наше. Да и понятие тоже: это когда тебя везут на джипах к месту старта, а обедаешь ты в ресторане на берегу. Я предпочитаю называть это спортивным сплавом. Сейчас просто взрыв интереса к этому спорту. На реках столько же людей, если не больше, чем в 80-е годы. Сложилась своя индустрия, появились компании, которые делают очень качественное снаряжение. Но мне не нравится, что, например, происходит на той же Катуни, когда «чайников» сажают на катамараны или рафты на серьезных порогах. Это безобразие, потому что квалификация людей, которые выступают проводниками, недостаточна, меры безопасности смешные, и рано или поздно это может закончиться трагедией.

– Какая река для вас была самой сложной?

– Аварское Койсу в Дагестане в мае. Она шестой категории сложности и считается одной из самых опасных рек на всей территории бывшего СССР. В советские времена на нее даже пропуск выдавали только по решению квалификационной комиссии.

– А сложнее ее река есть?

– Карагемский прорыв в верховьях реки Аргут. За всю историю его прошли всего две группы.

– Чем вас привлекает сплав – адреналином?

– Адреналин перед препятствием «зашкаливает» по молодости. Потом ты примерно понимаешь возможности – свои и экипажа – и просто оцениваешь степень риска. Если она превышает твои возможности, то не идешь порог, а обходишь его по берегу. Река – это все-таки стихия, а ты – муравей, поэтому сколько бы ты ни ходил, здесь каждый раз приходится «объезжать лошадь» заново. В последний раз я дважды перевернулся в походе по рекам Чуе и Катуни в местах, где ничто этого не предвещало.

– Кто был виноват – вы или река?

– Я, конечно. Недооценил препятствие, поленился его подробно просмотреть. И отчасти сказалась неслаженность экипажа.

– Вы ведь еще путешествовали под парусами?

— Я ходил на «Крузенштерне» для съемок своего фильма «Нева и Надежда». Это 4-серийная сага о первом российском кругосветном плавании Ивана Крузенштерна. Невероятная история. Просто Жюль Верн чистой воды – с каннибалами, предательством, самоубийствами, приключениями, от которых невозможно оторваться.

– Крузенштерн отправился вокруг света на паруснике «Надежда». Вы, снимая о нем фильм, тоже шли под парусами на барке его имени. Можно ли сказать, что ваши плавания в чем-то хоть немного были схожи?

– Это совершенно разные вещи. Барк «Крузенштерн» как минимум в четыре раза больше «Надежды», он оснащен моторами и средствами навигации. У Ивана Федоровича не было ничего, кроме секстана. На корабле были два гальюна, один из которых капитанский. Температура в каютах падала до минусовых значений, готовить в это время было просто невозможно. Да мы и не проходили маршрут всей кругосветки – в этом не было никакой нужды. Для меня эти люди – настоящие герои, которые преодолевали немыслимое, руководствуясь исключительно интересами России.

Но в любом случае у меня есть удивительное ощущение счастья от хождения под парусом. Хочешь или не хочешь, это романтика, которая присутствует в жизни даже старых моряков.

– Это было ваше первое плавание под парусами? Было сложно?

– Да, первое. И я, никогда не мечтавший о море, обнаружил, что если бы была возможность прожить еще одну жизнь, то я бы с радостью стал моряком. Это абсолютно моя работа, моя стихия. Мне там хорошо, покойно, комфортно. Мне там нравится. Я дважды был на «Крузенштерне». Один раз ходил по Ла-Маншу, другой, спустя год, прошел по Атлантике от Канарских островов до Германии. И оба раза у меня была только одна сложность – день, когда приходила пора сойти на берег. Я заболел «Крузенштерном» и буду возвращаться на него каждый раз, как только представится возможность.