Скумае макшейкин лемез, и волет тебе шпинскость
(«Не забывай родного языка, и будет тебе счастье»)
шаповальская пословица
Жители села Новый Ропск валяют валенки и разговаривают на только им понятном шаповальском языке, который придумали их предки несколько веков тому назад. У него нет письменности, и его передают из поколения в поколение в устной форме.
Постигать основы валяльного ремесла и изучать иностранный язык отдельно взятой деревни мы отправились в Брянскую область.
Версий происхождения лемеза (шаповальского языка) у ропчан множество. Говорят, что он достался от разбойников, живших в болотах и лесах, простиравшихся на месте Нового Ропска много веков назад.
Дмитрий Соболь, в просторечье дед Митяй, считает – язык принесли ссыльные люди и беглые ремесленники разных профессий.
Его однофамилец Василий – дед Василь убежден: лемез придумали в Новом Ропске: «Наш язык особый – он возник, когда людям был дорог кусок хлеба. Шпинская (хорошая) земля была у монастырей, а у простых людей – хусая (плохая), и той мало, а детей – по пять-семь. Что матрять (кушать)? Стали овечек держать. Мегерки максали – шапки. Затем их катрухами назвали, а язык – катрушинским. Потом научились делать валенцы – антюхи. И язык стал антюшный. Он так до сих пор по-нашему зовется».
Когда в Ропске начали по-своему говырдать
Специалисты тоже не сомневаются в уникальности шаповальского языка. Это явление очень древнее, и его истоки восходят как минимум к XVII в. – тогда о нем впервые упоминают исследователи.
В XIX в. местный житель Ф. Николайчик опубликовал в «Киевской старине» небольшой шаповальско-русский словарик. Он увидел сходство лемеза с языком слепцов-лирников.
Диалектологи относят шаповальский язык к условно профессиональным – к языкам профессий, связанных с отхожим промыслом.
Его главная функция конспиративная, т. е. возник он, как и все тайные языки, с целью самозащиты, сохранения секретов профессии, для ведения переговоров и предупреждения об опасности.
Слова шаповальского языка заимствованы из греческого, тюркского, из славянских и финно-угорских языков. Моделей словообразования масса – к корням прибавляли другие суффиксы и приставки, меняли местами, заменяли или удаляли согласные и так далее. Словарный запас – 300–400 слов.
Скорее всего, в Новый Ропск лемез попал вместе с промыслом. Откуда – точно неизвестно. Возможно, из России или Белоруссии, где в Могилевской области до сих пор существует идентичный ему дрибинский язык.
В светлое будущее с тайным языком
После революции в России тайные языки считались пережитком капитализма. Они прекратили словотворчество, начали деградировать и медленно угасать. Уникальность лемеза в том, что он несмотря ни на что продолжал развиваться. Появились новые слова – колхоз, машина, трактор, милиционер и другие. Расцвет языка пришелся на послевоенные годы – тогда многие люди занимались отхожими промыслами. В колхозах жили бедно. Зарплату не платили, работали за палочки-трудодни, а налоги надо было платить большие. Мастеров, умевших свалять из вовны (шерсти) валенки, в Новом Ропске больше чем полсела. Сбыть товар в деревне было нереально, вот и уходили картушники с осени, после окончания полевых работ, до весны в дальние села на заработки.
Остановятся на постой в избе, живут несколько дней, хозяин кормит их, а они валяют валенки на всю семью, затем переходят в другой дом. И так до тех пор, пока не обуют всю деревню.
«Мы як хлебаем, так и стегаем, – говорит дед Митяй, – поэтому чаще хозяева кормили шпински. Знали, покормят хусо, мы и смаксаем хусо».
«А порой ты работаешь, как сукин сын, по 16 часов в сутки, а иная похазница смощь бульбу чисти да капусту поджаре, а крошки сала и мяса нема, а сама за печкой лупиху с кресом маграет», – вспоминает дед Василь.
Старались антюшники побыстрее избавиться от таких хозяев, предупредить о них остальных, а чтобы другие «не чули ихних слов», говорили друг с другом на шаповальском языке.
– Хусая шамовка! Хусый сморщ! (Плохая еда, плохой борщ.)
Или, наоборот, хвалили: «Шпиньска шамовка! Подматрянем шпинска!» (Хорошо сделаем.)
Порой грабили куропцев (так звали себя ропчане), и возвращались они домой ни с чем, а то и пропадали вместе с заработанными деньгами. И тут спасал лемез.
«Неделю максаешь, по 15–20 кербулей (рублей) в день выходит, это большие деньги были, – говорит дед Митяй. – Макрецов много таких, что могли отнять. Чтоб не объяперили нас, мы гроши домой посылали. Скажешь: «Бальбечка, бойба лайлу нашут пахаи хауби». (Друг, иди на почту, пошли гроши.) И никто не знает, что ты с большими деньгами пошел».
Как лемез антюшников от скицов уберегал
В те годы человек, не трудящийся в колхозе, считался тунеядцем. Поэтому ходить по селам валять валенки официально запрещалось.
Как-то дед Митяй с товарищем начали работать в хате, приходит хозяин, милиционер, пьяный.
– Что за люди?
– Валенщики.
– Арестованы. Поехали в район!
Жена и так и этак просила мужа отпустить мастеров, ничего не помогало.
Дед Митяй говорит товарищу: «По лащоге в воксике я скица щукану шкрябницею, скица в канаву, бальбаку, а ты прикабонь волота, и схлеваем!»
Хозяйка услышала непонятную речь, испугалась, вцепилась мертвой хваткой в мужа: «Не пущу!» Ночью, когда все уснули, шаповалы незаметно ушли из села. Спас лемез деда Митяя от греха и от тюрьмы!
Многие шаповалы делали валенки дома – валяли по ночам, а утром шли на работу в колхоз. Продавали на рынках, ярмарках. Те, кто этим занимался, должны были получить патент и ежемесячно платить налог. Так как его величина была непосильно высока, никто из куропчан официального разрешения на производство и торговлю валенками не имел.
Картушников отслеживали и гоняли на базарах, проверяли по домам. Запрещалось даже хранить шерсть.
Иван Апостолов, или просто дед Иван, как-то попался: «Максал я антюхи, ряха моя помогала. Вдруг входят стыченный (уполномоченный) из Климова и наша ропская, что налоги принимала: «Валенцы делаешь?» И сразу в степню сепят (в печку смотрят), а там антюх (валенок) сохнет. Застали на месте преступления! Погляне на меня климовский и говырдает: «Буду протокол писать!» А наша ропская ряха, что с ним: «Кириллыч, не трогай, не надо писать, это хороший человек!» А раз я хороший чуз, значит, надо дать! И заплотишь!
Шаповалы старались везде сбыть свой товар. Знали, где и когда проходят ярмарки, возили на все узловые станции, где устраивались большие базары, торговали в Гомеле, Харькове, Полтаве и других городах.
Придут на станцию куропцы, на платформу не выходят, боятся, засядут где-нибудь в сторонке и ждут, когда поезд подойдет, чтобы сразу заскочить в вагон. Приедут в Новозыбков, а там их уже скицы (милиционеры) поджидают, дань собирают – по десятке с человека. Делать нечего – отдавали!
Доберутся наконец шаповалы до базара, но и тут им покоя нет. Вдруг шепнет кто-то: «Хурбаньте антюхи, скицы прихлаяли (Прячьте валенки, менты пришли.)!» И уже пошло дальше по рынку: «Вой как бойба, скицы пригаяли!» Чужие не скумают (поймут), а антюшники засуетятся, заховают (спрячут) товар, ухлявают (отойдут) куда-нибудь в сторонку и ждут, пока скицы не уйдут.
Как-то забрали двоих с валенками. Привели в кабинет протокол составлять. Сокрушаются куропцы между собой: «Прочали чузы (Пропали люди.)». А милиционер говорит: «Не скольтисе чузы, я и сам антюхи максал (Не бойтесь люди, я и сам валенки делал.). Похлайте, протаривайте (Идите, продавайте.)». Отдал им валенки и разрешение торговать выписал.
Письмо с фронта «набусали макреца, климаете и багряца…»
Доставляли куропцы немало хлопот и военной цензуре – писали письма на непонятном языке.
Стояла часть деда Василя в конце войны в Австрии. Пришло ему письмо из родной деревни: «Бусает шихта Марие с Василем. Набусали макреца, климаете и багряца…» – ну и так далее. А вслед за ним – требование цензуры немедленно перевести, что написано. Растерялся дед: «Бальбечки (друзья) пишут, кояка в хорье гуят (как в селе живут), кто с кем бусает (гуляет) – шихт ламоных (девок молодых) богато было. Но об этом прямо не напишешь, неудобно, по-русски это похабно звучит. А кояко (как) военным перевести? Стыдно».
Проигнорировал дед цензоров. А они запрос командиру отправили. Приказал он немедленно послать перевод письма. Вскоре пришел из цензуры ответ: «Извините за беспокойство, ваши слова правильные».
Уйдет ли шаповальский язык?
Агафья Соболь помогала мужу Дмитрию валять валенки: «Валенки делали семьями. Маленькие дети расчесывали вовну. Те, кто постарше, валяли»
С улучшением жизни и введением денежной оплаты труда в колхозах у жителей Нового Ропска уже не было необходимости идти в другие села на заработки. Исчезла потребность хранить секреты ремесла, предупреждать об опасности, передавать тайно деловую информацию, обсуждать хозяев на постое.
Как говорят лингвисты, утратилась конспиративная функция языка, и ее место заняла экспрессивная – бытовая. Лемез начал медленно деградировать и угасать. Постепенно уходит и породившее его ремесло. Нет спроса на валенки, и сегодня лишь единицы в Новом Ропске максают антюхи.
Средний возраст людей, которые знают шаповальский язык, 70–80 лет, их всего несколько человек. Их дети и внуки знают лишь отдельные слова. Старики доживают свой век, а вместе с ними и их лемез – уникальное явление, порожденное людьми, которые считали себя особенными и таковыми являлись на самом деле.
И они заслуживают того, чтобы их потомки помнили и гордились их творением – шаповальским языком.
ОВР Справка:
Село Новый Ропск находится в Климовском районе Брянской области, в двух километрах от границы с Украиной. Население – 1326 человек.
Есть множество версий происхождения названия села Новый Ропск. Одни говорят, что оно произошло от названия реки Ропа, другие – от травы ропа, которая раньше росла в этих краях. Если ее потереть между руками, раздается звук, похожий на роптание. Третьи верят легенде, что жители этих мест испытывали лишения и часто роптали на свою судьбу…
